|
Алехин, вы согласны, что истина – это в первую очередь нечто неизменное, вечное? (Я неопределенно кивнул). Нечто неизменное и вечное… А таковым в первую очередь является скотство. Рушились империи, провозгласившие себя вечными, грязные деревушки превращались в столицы охватывавших полмира государств, исчезали народы, языки, идеи, религии, моды, династии, литературные течения и научные школы, но во все времена, при любом обществе, будь то душная тирания или расцвет демократии, люди жрали вино и лапали баб, предпочитая эти занятия всем остальным. Спрашивается, что в таком случае основа основ? Я могу быть ярым монархистом, Несхепс – теократом, Алехин – атеистом и анархистом, и мы перегрызем друг другу глотки за свои убеждения, но вот мы все трое смотрим на тебя, обворожительная, – он сделал галантный жест в сторону Джулианы, – и наши мысли удивительно схожи… Вот и нашлось нечто, прочно объединившее нас троих, таких разных.
– Ну, Макс, – смущенно улыбнулся Несхепс. – Вы всегда излишне конкретизируете. Мы все уважаем нашу Джулиану, этикет, наконец… – Этикет – нечто преходящее, – пророкотал Штенгер. – Было время, когда за прелюбодеяние карали так, что и подумать страшно, – к примеру, Дракула, господарь Влад Цепеш. А через пару сотен лет даме из высшего общества считалось в высшей степени неприличным не иметь любовника. Не бойтесь быть самим собой, мой застенчивый друг. Философия за вас. Вся история человечества – это потуги скота скрыть свое скотство более или менее удачными способами. И тот социум, что не скрывал своего скотства, как правило, добивался больших успехов в различных областях. – А чем кончал такой социум? – поинтересовался я. – Скотством, Алехин, скотством, – мило улыбнулся Штенгер. – То есть тем, с чего начинал, что поддерживал, к чему стремился. – Мне попался на дороге броне-вик, – сказал я. – Жуткая, знаете ли, картина. – Об этом и говорить не стоит, – отмахнулся Штенгер. – Сборище самоотверженных идиотов, считающих, что только им известны рецепты борьбы за всеобщее счастье. Во все времена хватало самоуверенных и самозваных благодетелей. Можем ли мы упрекать вурдалаков? Я насторожился. – Можем, – сказал Несхепс. – Мне что-то не нравится, когда мне хотят перегрызть глотку. – А если кому-то не понравится ваша привычка спать с бабами и он начнет гоняться за вами с пулеметом? – Это разные вещи. – Это одно и то же. В обоих случаях речь идет об образе жизни. Модус вивенди, учено говоря. Нелепо порицать кого-то только потому, что его привычки противоположны вашим. – А когда меня едят – это лепо? – И вы ешьте. Он вас, а вы его. Тем самым вы увеличите энтропию скотства и придете к нашей сияющей витрине, то бишь вершине, заветной цели – Абсолюту Скотства… Ну что ж, мне пора. До встречи! Он раскланялся, подхватил Риту и исчез за углом. Наступила неловкая тишина. – Все-таки большого ума человек… – сказал Несхепс. Красавица Джулиана выразила свое мнение о Штенгере в весьма ядреных выражениях. – Но в одном он прав, – заявила она. – Все вы скоты, за исключением кастратов и импотентов. – В чем же дело? – сказал я. – Создайте новое учение – «К совершенству через усекновение». Противовес. Скотство и антискотство. – Блядво! – сказала она, характеризуя меня. Я пожал плечами. – Все равно не поможет, – смущаясь, сказал Несхепс. – Усекновение не поможет. Пить будут, драться… – Пьяницы и драчуны меня не интересуют, – заявила Джулиана. |
