– Невозможно поверить! – сказал потрясенный Генрих. – Кого угодно мог представить внезапно умершим, только не Томсона. И так страшно умереть – в тисках короткофокусного поля!

– Да, – сказал Рой. Бледность все не отпускала его. – Ты прав, представление о гибели не вязалось с образом Томсона.

К их столику подсел Арман. Он видел Томсона вчера. Академик проконсультировал их вариант аккумулятора гравитации и отверг его. Он сперва иронизировал, указывая на просчеты, потом набросал новый вариант механизма, более надежный, чем разработанный Роем и Арманом, и, вручая Арману эскиз, нетерпеливо потребовал, чтобы братья с сотрудниками перестали отвлекаться на расследования бытовых загадок, а сконцентрировались наконец на серьезных проектах. Он хлопнул рукой по чертежу и сердито сказал, что заждался аккумулятора гравитации. Чепуховский же механизм, а нужен позарез, вот так, и полоснул себя рукой по горлу.

– Уверен, он и вправду в это время думал, что гравитационные аккумуляторы – конструкция элементарная и только ленивый ее не разработает, – грустно делился впечатлениями Арман. – Не сомневаюсь, что, вручая мне эскиз, он тут же забыл, что это его разработка, и впоследствии вспоминал бы об аккумуляторе лишь как о нашем самостоятельном творении. Поразительна щедрость, с какой он дарил идеи и потом искренне хвалил за умные мысли тех, кому сам их подсказал!

– В нем совмещались противоположности, – задумчиво сказал Рой. – Он сочетал в себе трезвого инженера с сумасбродом, аналитика – с романтиком, стремительность – с глубиной, душевную деликатность – с резкостью. Он был всякий. Вероятно, потому так расходились мнения о нем.

– Научные его дарования никто не оспаривал, – заметил Арман. – Он был избран в Академию наук в двадцать лет – случай беспрецедентный.

– Я говорю о его характере, а не о научных работах.

Сотрудники Института космических проблем расходились по своим секторам, продолжая взволнованно обсуждать страшное происшествие. Рой возвратился к себе, попытался сосредоточиться, но не смог. К нему пришли Генрих и Арман, работа у них тоже не шла. Кроме боли, вызванной гибелью близкого человека, Роя мучила мысль, что теперь некому будет квалифицированно консультировать гравитационные исследования в их лаборатории.

А Генрих, молча сидя на диване, вспоминал самого Томсона. Они были одногодки, он и Томсон, их связывала давняя дружба. И хоть жизнь их сложилась по-разному – Ваня Томсон рано стал знаменитым, быстро поднимался по лестнице научной славы, а Генрих медленно зарабатывал свой негромкий авторитет, – приязнь друг к другу оставалась неизменной. Рой мог рассудительно говорить о теориях Томсона и о том, какое они окажут влияние на последующие поколения ученых, на их собственные работы, – Генрих думал о потерянном друге: из жизни вырвали большой кусок, рана кровоточила. Арман обратил внимание на упорное молчание Генриха.

– Генрих, сумеем ли мы теперь завершить к сроку гравитационный аккумулятор? Если сконцентрируем все силы лаборатории и ты сам ни на что другое не будешь отвлекаться… Ты думаешь об этом?

Генрих хмуро усмехнулся:

– Я вспоминал первый полет Ивана над Столицей.

Его ответ придал разговору новое направление. Арман лишь слышал об этом событии, а Рой был очевидцем нашумевшего испытательного полета Томсона на первой модели антигравитационной машины. Томсон, за шесть месяцев до того избранный в Академию, сконструировал гравилет в форме помела.