Приятное и по случаю раннего январского утра еще не жаркое солнце согрело его чуть тронутую сединой макушку и заросшее трехнедельной щетиной лицо, пробилось сквозь щели прищуренных глаз и защекотало в широких ноздрях. Капитан наморщил нос и по-детски громко чихнул. Раз, другой, третий... Прочихавшись, он расплылся в блаженной улыбке и окинул долгим взглядом окрестности. Здесь ему предстояло провести заслуженные сорок восемь часов межполетного карантина. Такова была стандартная процедура. Три недели в космосе – минимум два дня на планете. Этого требовала инструкция Звездной Ассоциации Гражданских Специалистов, и лишаться лицензии за то, что не сделал между полетами короткий перерыв, Зигфрид считал глупым. Впрочем, он был уже не прочь отдохнуть и без рекомендации ЗАГСа. В бесконечном пути исследователя дальних межзвездных трасс наступило время очередного привала.

    Безногий спустился по трем облупившимся ступенькам на землю и от души потянулся. Расслабленные после долгого бездействия мышцы попытались сослаться на немощность, но после пары физкультурных упражнений все-таки налились энергией и даже слегка проступили под плотной тканью комбинезона двумя-тремя рельефными группами. В основном на животе, ягодицах и по бокам талии.

    За разминкой капитана внимательно наблюдал техник причальных систем, а по совместительству и хозяин постоялого космодрома Сидней-120 Генри Фуйкин.

    – Движение – это жизнь, – изрек техник, когда Зигфрид закончил вращение головой и перешел к приседаниям.

    – Да ты... Гена... философ. – Безногий приседал глубоко, почти касаясь пятой точкой бетона посадочной площадки.

    – Что есть философия? Наука о сочетании теории, – Фуйкин достал из внутреннего кармана робы плоскую фляжку, – и практики. – Он залез в карман штанов и прибавил к фляжке пару раздвижных стаканчиков.

    Традиции земных космодромов были незыблемы. Это знали даже салаги, только вчера получившие лицензию Департамента Торгового Флота. Прилетел на Землю – прими пятьдесят граммов за встречу. Если космонавт по той или иной причине не употреблял алкоголь, его место посадки было на Луне. Там техники встречали гостей пригоршней стимулирующих пилюль. Или на орбитальной станции «Эвелунгма». Там угощали пивом из тюбиков-непроливаек.

    * * *

    Безногий был капитаном старой закалки и садился всегда только на лучших космодромах: Магадан, Салехард, Киншаса, Сидней... Он принял из рук Генри стакан с техническим спиртом и, запрокинув голову, влил его содержимое в глотку, эффектно, со щелчком, сложив алюминиевую посудинку, когда в ней не осталось ни капли огненной жидкости.

    – Да-а, – с уважением протянул Фуйкин. – Что значит школа!

    – А ты думал! – Зигфрид вытер рот рукавом и вернул стаканчик технику.

    – Ребята, бутылочку не выбрасывайте, – к собеседникам подковылял небритый субъект в грязном комбинезоне и драной стеганой куртке.

    – Пшел вон, – пряча фляжку в карман, бросил Генри.

    Грязный субъект, бормоча неразборчивые слова, засеменил прочь.

    – Топливный насос правого разгонного движка барахлит, и стартовый антиграв рывками работает, – продолжил беседу капитан.

    – Устраним, – заверил Генри. – Насос у меня на складе завалялся, как раз для твоего «ЗУБа». Правда, бывший в употреблении, я его с одной бродячей платформы снял.