Перед моим мысленным взором снова и снова разворачивалась сцена в гостиной. Моя поднятая рука и растопыренные пальцы, волнистая фиолетовая вспышка. Мне это напомнило программы новостей после аварии Лопеса; воспроизведение за воспроизведением в замедленной съемке — сам того не желаешь, а запомнишь даже самую мелкую деталь из творящейся жути. Но на этот раз кадр за кадром крутила я, а не какой-нибудь молодой да ранний режиссер в телестудии. Поднятая рука, растопыренные пальцы, вспышка света…

— Элиот!

Он выскочил из кухни с чашкой и блюдцем в руках.

— Элиот, сядь, пожалуйста, и послушай, что я расскажу. Только не перебивай.

Я рассказала ему все. И он — вот за что я его люблю — не задал ни одного скептического вопроса.

— Хорошо, Каллен. Давай я позвоню Мэри. Она объяснит, в чем дело. Хоть что-то прояснится.

— Какой еще Мэри?

Только посторонних мне тут не хватало, в собственной гостиной. Казалось, моей жизни угрожает худшее в обозримой памяти землетрясение.

— Мэри — моя хорошая знакомая; возможно, лучший хиромант в Нью-Йорке. Если кто-нибудь и способен сказать, что с тобой происходит, так только она. Каллен, ты должна мне поверить. Случись такое со мной, я бы тут же позвал Мэри и, пока она не посмотрит на мою руку, никуда бы не дергался.

— Черт, надоело. Слов нет, как мне все это надоело.

Через час в дверь позвонили, и Элиот пошел открывать. Я не то чтобы успокоилась, просто у себя дома и в присутствии друга, который был в курсе всей чертовщины, я чувствовала себя немного увереннее.

Элиот вернулся в сопровождении симпатичной женщины — лет за тридцать, короткая стрижка, большие добрые глаза и теплая улыбка. Мэри мне сразу приглянулась.

— Каллен Джеймс, познакомься, это Мэри Миллер. Мэри, будь так добра, нам нужен полный анализ. От начала и до конца, хорошо?

— Как скажешь, Элиот. Привет, Каллен. Раньше приходилось обследоваться? Нет? Все очень просто, бояться совершенно нечего.

Она присела рядом и, к моему удивлению, достала резиновый валик вроде тех, что используются для ксилографии по линолеуму, тюбик типографской краски и несколько чистых листов бумаги.

Отвинтив крышку тюбика, она щедро выдавила краску мне на ладони. Ни о чем подобном Элиот не предупреждал, и я удивленно посмотрела на него.

— Некоторые хироманты работают именно так. Им не надо смотреть на твою ладонь — достаточно отпечатка на бумаге.

Мэри ровным слоем раскатала краску и приложила мои руки к бумаге. Результат ее не удовлетворил, и процедуру пришлось повторить. Я словно очутилась в полицейском участке, где снимали отпечатки моих пальцев.

— Вот и чудненько. Сойдет. Теперь помойте руки, краска спокойно стирается. А я пока взгляну на отпечатки. Можете не торопиться.

Я отправилась в ванную, преследуемая по пятам Элиотом. Пока я оттирала руки мылом и пемзой, Элиот напомнил, что, когда Мэри начнет анализ, я должна держать язык за зубами. Нужно дать ей выговориться, а самой молчать в тряпочку — и о себе, и о происшедшем. Лишние сведения только отвлекут ее или собьют, и тогда все насмарку.

Когда мы вернулись в гостиную, мне было страшно. Однако Мэри выглядела совершенно спокойной.

— Не знаю, Элиот, что там у вас произошло, но, насколько я вижу, с ней все в порядке.

Она опустила взгляд на листы с отпечатками моих ладоней и кивнула:

— Каллен, я могу сделать анализ жизненного пути и кризисный анализ. Судя по всему, для вас актуальнее кризисный анализ. Так?

— Пожалуй.

Я посмотрела на Элиота; тот кивнул и приложил палец к губам.

— Хорошо. Так вот, беспокоиться вам не о чем. На самом деле я очень удивлена, что у вас вообще какие-то проблемы.