Его последние слова заглушил шум прибывшего поезда, замедляющийся стук колес, шипение раскаленного металла и смазки.

— Это Пепси? — крикнула я, перекрывая шум. — Это он вам нужен?

— Да! Наверно! Если повезет!

— А если вы ошибаетесь? Если это не он?

— Тогда мы все погибнем.

Кемпински показался бы чудом, не будь мы на Рондуа так долго и не повидай столько всякой всячины. По улицам расхаживали огромные животные наподобие троих наших друзей. На людях были немыслимые наряды, стайками порхали живые шляпы. Повсюду нас сопровождала самая разная экзотическая музыка — в основном пронзительная, таинственная и восточная. Подходящий фон для танцовщиц живота и глотателей огня, для прогулки по базару в Багдаде или Иерусалиме.

Я не смогла удержаться от смеха, увидев на кинотеатре афишу: «НОВЫЙ ШЕДЕВР ВЕБЕРА ГРЕГ-СТОНА — „ГОРЕ И СЫН“».

Пепси держал меня за руку и сыпал вопросами о том, что мы тут делаем и что видим. Я по возможности отвечала, но столицу помнила довольно смутно, за годы отсутствия многое подзабылось. Кое-что все же всплывало — я знала, что эта улица ведет к авеню Дремлющих Бультерьеров и что надо обязательно купить у разносчика немного спиралек, поскольку лучшей жевательной резинки тут не сыщешь, — но немногим более.

Мы прибыли рано утром и большую часть дня просто гуляли по городу, осматривали достопримечательности, пытались вспомнить, как все было в прошлый раз. Покормили крохотуль и оленей-однодневок в Зоопарке Слепых Животных, до отвала наелись маруками и напились тучевого сока в рисовых полях за городом.

Когда начали сгущаться лавандово-серые сумерки, мы двинулись к амфитеатру в центре города. Днем это здание маячило из-за каждого угла, невероятно огромное и древнее, но в превосходном состоянии. Теперь в его многочисленные ворота вливались толпы народа, и я не видела ни одного билетера.

Накануне вечером мистер Трейси сказал, что самое главное для нас в Кемпински — это сходить в театр. От того, что там произойдет, зависит, насколько долго мы задержимся в столице. Что нам там делать и что будет происходить на старинной арене, он так и не сообщил.

Мы усаживались на каменную скамью, когда гомон толпы внезапно стих: на небольшом помосте в центре ^арены появился человек. Одежда его была совершенно непримечательной, а голос звучал немного пискляво:

— Третий день Поиска объявляется открытым. Если соперникам и сегодня не удастся собрать Губы Ветра, следующий раунд состоится как обычно — через два месяца.

Наши соседи никак не отреагировали. Судя по всему, они знали речь ведущего наизусть и сейчас с нетерпением ждали начала соревнований.

— Будьте так добры внести модели.

В течение следующих десяти минут ассистенты в маскарадных костюмах овощей выносили на помост прозрачные, как стекло, параллелепипеды, похожие на детские кубики, только гораздо больше — больше и легче, потому что выносили их штук по шесть-семь сразу.

Когда они закончили, сбоку помоста взгромоздилась неровная куча прозрачных кубиков самой разной величины. Одни напоминали коробки для длинностебельных роз, другие превышали размерами телефонную будку.

— Мам, зачем это?

В голове у меня стало возникать воспоминание, подобно медленно всплывающей из пучины рыбе. Что мы вообще знаем? Как много позабыли? Не живет ли история Рондуа в глубинах памяти у каждого из нас, там, где всегда темно и могут таиться любые чудовища?

— Мам, ну зачем? — потянул меня за рукав Пепси.

— Однажды, Пепси, ребенок играл точно с такими же кубиками. Совершенно случайно из них сложились так называемые Губы Ветра. Стоило ветру подуть, и они начинали насвистывать идеальные песни.

— Кто, ветер или губы?

— Ну, чтобы дуть, нужны губы, верно?

— А что стало с теми губами? Они умерли?

— Давным-давно кто-то их рассыпал.