Ноги невыносимо болят. Ну, она права, конечно: сесть в машину к парочке гораздо безопасней, чем к одинокому мужчине.

– Спасибо! Просто замечательно.

Она открывает заднюю дверь, сдвигает какие-то коробки, освобождая для меня место. Я еле втискиваюсь в салон, но окна ничего не загораживает, так что можно любоваться видами сколько угодно. Иэну на вид лет двадцать пять, однако уже намечается плешь, да и шнобель у него размером с «Конкорд», не меньше.

– Тебе там не тесно?

– Нет, что вы, – говорю я. – Очень даже уютно.

– Ничего, тут недолго ехать, всего минут двадцать пять, – заявляет Иэн, и мы трогаемся с места.

– Когда мы тебя нагнали, я как раз говорила Иэну, что если мы тебя не подвезем, то я весь день буду волноваться. Меня зовут Хайди. А тебя?

– Трейси, – отвечаю я. – Трейси Коркоран.

– Знаешь, среди моих знакомых нет ни одной Трейси, которая была бы мне неприятна.

– Ну, могу вам парочку подыскать, – предлагаю я, и Иэн с Хайди смеются, будто это чертовски остроумно; ну, может, так оно и есть. – Хайди тоже очень симпатичное имя.

Иен недоверчиво хмыкает, и Хайди тычет его в бок.

– Не мешай водителю, – говорит он.

Мы проезжаем мимо школы, построенной по тому же проекту, что и наша общеобразовательная «Уиндмилл-Хилл», – такие же большие окна, такая же плоская крыша, такое же вытоптанное футбольное поле. На самом деле я только сейчас начинаю понимать, что бросила школу; как говорит старый мистер Шарки, в жизни всегда так: побеждает тот, кто дерзает.

– А ты, Трейси, живешь на острове Шеппи? – спрашивает Хайди.

– Нет. Я там работать буду. На ферме. Клубнику собирать.

– На ферме Гэбриела Харти? – уточняет Иэн.

– Да. А вы его знаете?

– Не лично, но он всем известен своим весьма субъективным отношением к арифметике, особенно когда дело касается расчета заработной платы. Так что гляди в оба, Трейси, потому что ошибки он всегда делает исключительно в свою пользу.

– Спасибо, я постараюсь. Но, вообще-то, все будет нормально. Моя школьная подруга прошлым летом там работала. – Я начинаю частить, надеясь, что так мне скорее поверят. – А я только что экзамены сдала за неполное среднее, мне уже шестнадцать исполнилось, и теперь коплю деньги, чтобы в августе купить абонемент «Интеррейл».

Все это звучит так, будто я читаю с листа.

– «Интеррейл» – это здорово, – кивает Хайди. – Вся Европа как на ладони. А живешь-то ты где?

Где бы мне хотелось жить?

– В Лондоне.

На светофоре – красный. Дорогу переходит слепой с собакой-поводырем.

– Лондон – большой город, – говорит Иэн. – А если поточней?

Мне становится слегка не по себе.

– В Гайд-парке.

– Как это – в Гайд-парке? На дереве, что ли, вместе с белками?

– Нет. На самом деле мы живем недалеко от Кэмден-Тауна.

Хайди и Иэн умолкают – уж не сморозила ли я какую-то глупость? – но потом Иэн говорит:

– А, понятно.

Слепец благополучно добирается до противоположного тротуара; Иэн возится с коробкой передач, и мы едем дальше.

– Когда я впервые приехал в Лондон, остановился у приятеля, как раз в Кэмден-Тауне, на Раунтри-Сквер. Рядом с крикетным стадионом у станции метро. Ну, ты представляешь где.

– Конечно, – вру я. – Я той дорогой часто хожу.