Остатки воды с хлюпаньем исчезают в сливном отверстии, звякает забытая в кухонной раковине чайная ложечка, а у Боба Дилана на середине песни «All Along the Watchtower» вдруг случается инфаркт… Ой, мамочки! Магнитофон зажевал пленку. Жму на кнопку выброса кассеты, из магнитофона вываливается клубок коричневых спагетти. Ну, это легко поправить, только нужен кусочек скотча, и я выхожу во двор, спросить у Иэна и Хайди, где у них скотч. Они растянулись на деревянных шезлонгах, полускрытые рядом здоровенных глиняных горшков, будто из сказки про Али-Бабу, только в горшках не сокровища, а всякая зелень. Томик Оруэлла лежит на траве, Хайди все еще придерживает нужную страницу большим пальцем. Иэн дремлет, свесив голову набок, солнечные очки перекошены. Поднос с кофе, чашками и всем прочим стоит на низенькой стене. «Надо же, как их разморило», – думаю я и осторожно окликаю Хайди, но она не шевелится. Пчелы жужжат над зеленью в горшках, где-то блеют овцы, вдалеке тарахтит трактор. В полумиле отсюда виднеется пологий холм – наверное, остров Шеппи; а та штуковина, будто склеенная из спичек, – это мост. И вдруг я замечаю, что по руке Хайди снуют три или четыре черные точки. А может, и не четыре, а даже больше…

Муравьи, что ли? Я вглядываюсь – ну конечно, муравьи!

– Хайди! По тебе муравьи ползают!

Она не реагирует. Смахиваю муравьев с ее руки, нечаянно давлю парочку. Да что же с ними?

– Хайди!

Трясу ее за плечо, а она заваливается на подлокотник, будто пьянчужка в какой-то комедии, только мне не смешно. Голова у нее запрокидывается, темные очки сползают с носа, и я вдруг замечаю, что ее широко открытые глаза – сплошная радужка без черной точки зрачка. Я испуганно вскрикиваю и отшатываюсь, чуть не падаю. Иэн тоже не шевелится, и я, теперь уж окончательно охваченная паникой, громко его окликаю – и вижу, как по его пухлым губам ползет мохнатая муха. Трясущейся рукой приподнимаю его бейсболку, заглядываю в лицо. Муха с жужжанием улетает. Глаза у Иэна в точности как у Хайди – словно он внезапно умер от какой-то чумы. Роняю бейсболку, из горла вырывается еще один дрожащий вопль. В кусте алых роз какая-то птичка рассыпает звонкие бусины веселых трелей, а у меня в душе все трепещет, и голова кружится, как у пьяной, и мозги точно отшибло, но объяснение случившемуся все же находится: Хайди и Иэн чем-то отравились за завтраком. Да, да, отравились, съели что-то за завтраком! Спустя всего двадцать минут? Но у меня-то никаких симптомов нет. Все мы ели одно и то же. Затем я думаю: инфаркт. Та еще теория. Передоз наркотиков? И тут меня осеняет. Так, Сайкс, хватит думать! Немедленно вызывай «скорую»…

…телефон на тумбочке в гостиной. Быстрей беги через кухню, набирай 999 и жди ответа. Да отвечайте же скорей! Скорей! В телефоне нет гудка. И тут я замечаю отражение в зеркале: в кресле кто-то сидит и смотрит на меня. Шестеренки реальности смещаются. Я оборачиваюсь: и правда сидит, в углу, у арочного прохода из гостиной на кухню. Я его знаю. Глаза пираньи, черные кудри, расквашенный нос – тип из моего дневного кошмара в туннеле под шоссе, из ромбовидного зала. Он тяжело дышит, словно только что взбежал на вершину холма.

– Ты кто? – рявкает он.

– Я…я…я… я знакомая Иэна и Хайди, я…

– Эстер Литтл или Юй Леон Маринус? – спрашивает он ледяным злобным голосом.

У него на лбу, между бровями, мерцает что-то… нет, я такого в жизни не видела. Он что, сказал «Маринус»? Да какая разница?! Он – тип из моего кошмара, только ведь от страха сразу просыпаешься. Я невольно отступаю на шаг, плюхаюсь на диван.