– А ты что за хрен с бугра? – неуверенно вопрошает гот-басист.

Я хохочу – зловеще, как Л. Рон Хаббард:

– Знай, юный гений, что я аспирант юридического факультета! А вот ты теперь соучастник преступления! То есть – на простом и понятном языке – тебе, мой дорогой, тоже светит приговор.

Бравада второй готессы тает на глазах.

– Но я же…

Басист хватает ее за руку и тянет за собой:

– Валим отсюда, Андреа.

– Да-да, Андреа, беги! – издевательски скалюсь я. – Скройся в толпе! Хотя нет, погодите. Вы же собственноручно расклеили по всему Кембриджу афиши с вашими рожами. Ну, тогда вам всем и впрямь капец. Вы в глубокой жопе. – Весь состав Come up to the Lab, сообразив, что пора сматываться, спешит к выходу. Я кричу им вслед: – До встречи в суде! Не забудьте запастись телефонными карточками – в камере предварительного заключения они вам очень даже понадобятся!

Пенхалигон поднимает стол, Олли собирает стаканы, Фицсиммонс усаживает пострадавшего на скамью, а я спрашиваю у Чизмена, сколько пальцев я держу у него перед носом. Он морщится и утирает рот:

– Отстань! Эта стерва пыталась проколоть мне ухо, а не глаз!

Появляется страшно недовольный хозяин заведения:

– Что здесь происходит?

Я поворачиваюсь к нему:

– На нашего друга только что напали трое подвыпивших старшеклассников, и ему необходима срочная врачебная помощь. Поскольку мы – завсегдатаи вашего заведения, нам бы очень не хотелось, чтобы вас лишили лицензии, поэтому мои друзья, Ричард и Олли, объяснят в отделении скорой помощи, что несчастный случай произошел вне стен вашего паба. Но, возможно, я не совсем правильно понимаю ситуацию, и вы все же предпочли бы обратиться в полицию?

Хозяин мгновенно соображает, что к чему:

– Ну что вы, конечно нет! Очень вам признателен.

– Всегда пожалуйста. Олли, где припаркована твоя чудесная «астра»?

– На стоянке в колледже. Но Несс…

– Можно воспользоваться моей машиной, – услужливо предлагает Пенхалигон.

– Нет, Джонни, ты и так перебрал, а отец у тебя все-таки – мировой судья.

– Да, сегодня все полицейские с алкотестерами, – предупреждает хозяин.

– Значит, Олли, ты – единственный, кто вполне трезв. А если вызвать «скорую» из Адденбрукской больницы, то приедут и полицейские, и тогда…

– Начнутся вопросы, письменные заявления, всякие там «а-как-поживает-ваш-отец», – подсказал хозяин. – Да еще и в колледж сообщат.

Олли смотрит на Несс, как обиженный мальчуган, у которого отобрали конфету.

– Ты езжай, – говорит Несс. – Я бы с тобой поехала, но от вида крови меня… – Она брезгливо морщится. – А ты помоги приятелю.

– Но я же обещал отвезти тебя в Гринвич…

– Не волнуйся, я прекрасно доберусь и на поезде, не маленькая. Позвони мне в воскресенье, обсудим планы на Рождество, ладушки? Ну все, вперед.

На табло моего радиобудильника мерцают цифры 01:08. С лестницы доносятся шаги, потом звучит робкий стук в дверь. Накидываю халат, закрываю дверь в спальню, пересекаю гостиную, приотворяю входную дверь на цепочке и, щурясь, выглядываю в щелку:

– Олли?! А который час?

В тусклом свете Олли – будто картина Караваджо.

– Половина первого, наверное.

– Ни фига себе. Что с тобой, бедолага? И как там наш бородач?

– Если переживет приступ жалости к себе, то все будет хорошо.