– Видал? – спросил Пашка. Сам он, кажется, ничего не видал.

Я сказал:

– Ага. – И испугался собственного голоса. Скрипучий такой был голосок, как у старухи или несмазанной дверной петли. Деревянный, в общем, был голос.

Я глянул на себя: опаньки! Лица без зеркала не разглядишь, но все остальное смахивало на иллюстрацию к книжке про Урфина Джюса и его деревянных солдатиков. Я, понятно, был солдатом. Деревянные руки, деревянное туловище, ноги тоже деревянные, причем сломанная перевязана не гипсовыми бинтами, а бельевой веревкой примотана к длинной березовой палке.

Пашка сказал:

– А у меня только одна нога, – и откинул одеяло. Нога действительно была только одна, а вместо второй – деревяшка. Остальное же его тело – руки, грудь, голова – все было нормальным человеческим. Ведь он почти не смотрел на Костыль ногу, вот ему и досталось меньше.

Я спросил:

– Лицо такое же?

– Угу, и голова, – безжалостно ответил Пашка и добавил: – В школе задразнят.

– Сам такой! – сказал я на всякий случай и спросил: – Делать то что теперь? Колись. Ты парень опытный, не в первый раз в поселке такой случай.

И Пашка выдал:

– Не поверишь – первый. Такого, как у тебя, чтобы целиком человек деревенел, еще не было. А рука или нога здесь почти у каждого.

Я вспомнил местных жителей. Не так уж много я их видел: тетю Нюсю, пару ее соседок да десяток прохожих. Почти все ходили в брюках и с тросточками. Я думал, у них мода такая, а вот и нет.

– Что делать то, что делать?!

– Не знаю, – беззаботно ответил Пашка и неожиданно добавил:

– Оставайся. В Москве точно задразнят, а здесь за своего сойдешь.

Ну вот и приехали.

Глава 3

Репер в красной шапочке

«Главное – я жив!» – это было первое, что я подумал, распахнув деревянные веки (да, я даже сумел поспать!). Жив, здоров, упитан и питателен. По крайней мере, так считал дятел, который непонятно как влетел в комнату и теперь долбил меня клювом по голове. Больно не было, но голова трещала.

– Кыш!

Но дятел и не думал улетать. Он привык, что деревья не разговаривают и машут не руками, а ветками, что гораздо безопаснее. И вообще, он привык долбить деревья, а не бояться их.

– Тук! Тук! Тук!

– Отвали, сказал!

– С какой стати?! – ответил дятел. – В тебе полно вкусных жуков, выдолблю и улечу. Или тебе нравится лежать завшивленным?

Я даже не удивился: подумаешь, дятел разговаривает! Ну хамит, ну наглеет – тем более ничего удивительного. Правильное поведение для существа с птичьими мозгами и в красной шапочке. Репер чокнутый!

– Отвали! Жуки мне не мешают, а ты уже задолбал!

– Это моя работа! – гордо ответил дятел и стал долбить с удвоенной силой.

Я взял санитара леса за хвост (дятел, наверное, здорово удивился! Не каждый день деревья балуют его таким вниманием!) и сунул в наволочку. Потом встал, нашел Пашкин магнитофон, поставил его рядом с подушкой и врубил на полную: «Тунц тунц! Тунц тунц!» – пускай птичка развлекается.

Я спустился на кухню. Пашка уже встал и хлопотал у электроплитки.

– Теть Нюся где?

– На работе же. Я ей уже все рассказал, так что не думай, не испугается.

– Спасибо, утешил.

– Да ладно тебе! Оставайся, а то засмеют тебя в Москве! А в нашу школу всех берут, потому что не ходит никто. Вырастешь – работать пойдешь в город, спасателем на лодочную станцию. Там наши поселковые нарасхват!

– Потому что руки ноги деревянные?

– Ага. Сам не потонешь, другим не дашь, а тебе за это еще и платить будут, – Пашка постучал по деревянной ноге.