— Да, — признала она после паузы, — я уходила отсюда рано утром, крадучись, как горничная от барчука, но не стыжусь этого. Слышите? Не стыжусь! Я любила Людвига, и он любил меня. Да, любил! Слышите?

— Слышу, слышу. Не кричите.

— Дело в том, что Людвиг был дипломат, ему приходилось заботиться о своей репутации. Иначе он бы никогда не стал послом. Людвиг даже вынужден был уволить своего швейцара, тот доносил о нем…

— И камердинера, — добавил Иван Дмитриевич.

— Нет, прежний лакей сильно пил, и я предложила взамен своего собственного. А он все проспал, свинья!

Сидя на кровати, Стрекалова ладонью утюжила покрывало, на котором и без того не было ни морщинки. Потом она подняла глаза на Ивана Дмитриевича:

— Ну что, возьметесь уличить убийцу?

Он молчал.

— Струсите, не возьметесь. Этот негодяй…

— Только не называйте имен! — быстро перебил ее Иван Дмитриевич.

Он услышал, как невдалеке одинокий волк скорбно позвал застреленную охотниками подругу — это с воем отворилась дверь из коридора в гостиную. Затем оттуда раздался голос Певцова.

Иван Дмитриевич вышел из спальни, прикрыв за собой дверь, и увидел, что Певцов явился не один, с ним был преображенский поручик. Оказывается, тот как раз принял дежурство по батальону и вести его было недалеко, всего через улицу.

— Вот такая у нас служба, ротмистр! Спать не дает, — посетовал Иван Дмитриевич, даже не взглянув на своего обидчика.

Затем он вернулся в спальню, а Певцов с поручиком остались беседовать в гостиной.

Разговор шел одновременно в обеих комнатах.

П о р у ч и к. Имя им — легион.

И в а н Д м и т р и е в и ч. Прошу говорить потише.

С т р е к а л о в а. Вы уже боитесь…

И в а н Д м и т р и е в и ч. Вернемся к тому лицу, о котором мы говорили.

С т р е к а л о в а. Он хотел опорочить Людвига перед государем. Выставить его развратником, игроком, пропойцей.

И в а н Д м и т р и е в и ч. А это не так?

С т р е к а л о в а. Вам, наверное, кажется странным, что я полюбила этого иностранца. Но клянусь, его деньги меня не интересовали! Он был настоящий мужчина, истинный рыцарь, каких я не видела вокруг себя. Воевал в Италии, падал с конем в пропасть. Восемь раз дрался на дуэли. Все будочники отдают ему честь, а мой муж, когда возвращается из гостей навеселе, сам норовит снять шляпу перед каждым полицейским. Он боится начальства, боится быстрой езды, гусей, простуды, моих слишком ярких туалетов, снов с четверга на пятницу, холеры и войны с англичанами: вдруг британские корабли с моря будут обстреливать нашу Кирочную улицу.

П е в ц о в. Где вы провели сегодняшнюю ночь?

П о р у ч и к. У дамы.

П е в ц о в. Ее имя?

П о р у ч и к. Как вы смеете? На такие вопросы я не отвечаю.

П е в ц о в. Хорошо. Почему у вас перевязана рука?

П о р у ч и к. Шомполом оцарапал.

П е в ц о в. Будьте любезны снять повязку… Так-так. По-моему, это след укуса.

П о р у ч и к. Совсем забыл! Я же на другой руке шомполом. А тут меня собачка цапнула.

П е в ц о в. Собачка?

П о р у ч и к. Такой рыжий пуделек. Зовут Чука. Зубастая, стерва!

П е в ц о в. Интересная собачка. Похоже, у нее человеческие зубы.

С т р е к а л о в а. Когда мой муж хотел ублажить меня, то приносил домой полфунта урюка. А ночью, желая склонить к ласке, нежно шептал на ухо, что я, только я одна сумела открыть ему глаза на целительные свойства черничного киселя. Людвиг же говорил, что из-за меня начинает понимать и любить Россию. А ведь он был дипломат! Любовь этого человека могла иметь далеко идущие последствия, его карьера не была закончена.