К таким «реалистическим сказкам» принадлежит и волшебный рассказ о том, как маленькая кухарка, знавшая лишь «трудную жизнь» – нищету, грязную работу, крики хозяйки, – встречает юного садовника – хозяина расцветающей природы, подобного только что сотворенному Адаму в райском саду, и как он впервые вводит ее в иной, прекрасный мир.

Мир детства и реальная жизнь не всегда противостоят друг другу, жизнь по-своему отражается в нем. Кончилась война, но продолжают играть в войну ребятишки с площади Деи Долори («Корабль, груженный крабами»). Но среди следов отгремевших боев они ведут битвы по-своему, так, как положено в мире детства: сражаясь по-рыцарски, свято почитая все законы чести. Конечно, настоящая война не такова, в этом убедились Джованнино и Серенелла: настоящая война – это уничтожение, гибель («Хороша игра, коротка пора»). И вот малыши теряют вкус к игре в войну и увлекаются игрой новой, куда более приятной: они просто-напросто войну уничтожают! Так входит в «сказку» антивоенная тема.

Однако Кальвино рисует и иную, справедливую и героическую, борьбу с оружием в руках – Сопротивление. Кальвино не скрывает и здесь жестокой стороны войны: грозным символом становится тропинка через минное поле, по которой бредет затравленный, гонимый ужасом человек («Минное поле»). С тончайшим мастерством раскрывает Кальвино психологию страха и обреченности; но не здесь сосредоточен для него главный интерес рассказов о войне. Не страх, а преодоление страха – тема рассказа «Страх на тропинке»: Бинда, тоже идущий в окружении смертельных опасностей, рискует ради общего дела, ради спасения жизни товарищей по отряду, он сознательно допускает все жуткие фантазии только потому, что уверен в победе над ними, в том, что у него хватит сил дойти и предупредить партизан. И обреченность может не вызвать сочувствия, если это обреченность предателя, которого ждет справедливое наказание, если чувство обреченности только выявляет его трусость и подлость («По пути в штаб»). Зато для мужества нет обреченности: даже в отчаянном положении, среди предателей раненый Том, превозмогая боль и слабость, находит спасение («Предательская деревня»).

Среди рассказов о Сопротивлении мы тоже встречаем такие, которые не назовешь иначе как сказками. Разве не из сказки вышел чудесный стрелок в рассказе «Последним прилетает ворон»? Еще легче узнать сказку в рассказе «Домашние животные в лесу»: гитлеровский солдат, угнавший корову, – прямой потомок того крестьянина, что менял золото на корову, корову на овцу и так без конца, а его противник – удачливый горе-охотник – лишь новое воплощение сказочного «дурака».

За рассказами о войне идет группа ранних рассказов Кальвино. Сам он так характеризует их: «Я писал сперва рассказы «неореалистические», как тогда принято было говорить. То есть я рассказывал истории, которые случились не со мной, а с другими – или представлялись мне случившимися, или могли случиться, – и эти другие были люди, как говорится, «из народа». Но всегда немножко необычные, несколько странные, которых можно было бы показать только с помощью слов, произносимых ими, или поступков, совершаемых ими, не теряя времени на их чувства и мысли…» Действительно, бросается в глаза, что в рассказах этой группы есть черты неореализма, которые наш читатель знает и по литературе и особенно по кино. Знакомым кажется сам мир людей, которые действуют в этих рассказах, – мир безработных, воров, бродяг, проституток: мы неоднократно видели его на экране в хорошо всем памятных фильмах. Жизнь сама указывала писателю на этих героев: война, оккупация, связанные с ней обнищание и безработица в первые послевоенные годы сорвали людей с насиженных мест, выбили почву у них из-под ног, деклассировали, выбросили на дно, зачастую искалечив морально… Внешне спокойно, как бы совершенно объективно рисует таких людей Кальвино: перед нами и в самом деле одни лишь их слова и поступки.