Шагнув на площадку ведущей к пляжу деревянной лестницы, Квиллер крикнул: «Эй, нарушители границ частных владений! Не хотите подняться и пропустить по стаканчику минералки?»

Лайза и Лайл Комптон, оба в футболках с надписью «Брр – 200» на груди, с удовольствием приняли приглашение.

Когда все устроились на веранде, Квиллер протянул гостям по стакану чуть сдобренного клюквенным соком «Скуунка». Сиамцам Комптоны безусловно понравились. На это указывал верный признак: полное игнорирование гостей. Юм-Юм продолжала охотиться за букашками, Коко самозабвенно вылизывал свою шкурку.

– С нетерпением жду твоего спектакля о Великом урагане, – сказал Лайл. – Мои родители пережили его, но не любили предаваться воспоминаниям. Блюли заповедь первых переселенцев: легко относиться к трудностям и пошучивать, даже когда приходит беда.

– Да, именно таким было старшее поколение, -кивнула Лайза. – Мой дед тоже был здесь во время урагана. И вот как он об этом рассказывал: в самую ненастную ночь порывы ветра разнесли курятник в щепки, и насест с курами внесло в кухонное окно. Семья спала наверху и не знала об этом. А утром все спустились вниз и увидели кур, мирно сидящих рядком на тёплой печной трубе.

– У нас любят ещё рассказывать о двух парнях – Эльфе Кирби и Билле Дерби, один был пожарным, а второй путевым обходчиком, – вспомнил Лайл. – Два-три раза в неделю они несли дежурство на разъезде, и компания предоставляла им ночлег в двухкомнатной хибарке, что стояла между путями и берегом озера. Дерби на правах старшего занимал комнату с видом на озеро. Отлично, но когда наступали холода и ветер дул ночью прямо в окно, потолок к утру весь был в изморози. В ночь Великого урагана Дерби предложил Кирби пять долларов за обмен комнатами, и Кирби, всегда готовый подзаработать, с удовольствием согласился. Но ветер в ту ночь дул с такой бешеной силой, что повернул домишко, и Дерби, как всегда, спал на холодной половине, да ещё и лишился пяти зелененьких.

– Йау! – Коко, сидя на вышке, явственно выражал негодование.

– Что он хочет сказать? – спросил Лайл.

– Что рассказ очень хорош, но он все же не верит ни слову. Кстати, расскажите-ка мне о шотландском вечере, который приурочен к юбилейным торжествам Брр.

Лайза, в девичестве Кэмпбелл, и Лайл, чья мать была урожденной Росс, с увлечением подхватили тему. Вечер станет прологом двухмесячных торжеств. Представлены будут все кланы горной Шотландии, и, разумеется, все выйдут в национальных костюмах. Парк напротив отеля украсят китайскими фонариками. Они будут украшать деревья днём, а ночью – загадочно мерцать. Эстраду предоставят волынщикам, и под звуки волынок танцоры спляшут воинственные танцы горцев, а шотландский квартет исполнит несколько народных баллад. Потом мисс Агата Бернс дёрнет за шнур и зажжёт именинный торт диаметром десять футов, украшенный двумя сотнями электрических свечек.

– Не помню, слышал ли я это имя… – задумчиво протянул Квиллер, и ему объяснили, что мисс Агате Бернс сто лет. Раньше она была учительницей, а в последнее время прикована к инвалидному креслу и живёт в «Уголке на Иттибиттивасси».

– Три поколения школьников год за годом единогласно выбирали мисс Агату «Любимой учительницей», – сказала Лайза. – Она обладала харизмой. И пробуждала в нас любовь к учению.

– А что она преподавала? – поинтересовался Квиллер.

– Предмет, который Комитет по образованию счёл нужным обозвать «мёртвыми языками», -с несвойственной ей горячностью ответила Лайза. -Вам, думаю, трудно в это поверить, но здесь, в глуши, мой отец целых четыре года учил латынь и год -древнегреческий. Заправилы нашего штата распорядились изъять эти предметы из школьной программы и по согласию с администрацией средней школы Пикакса закупили на сэкономленные деньги автобусы, главное назначение которых – загрязнять воздух.