Когда Квиллер отпер парадный вход, он ощутил сквозняк, как будто где-то было открыто окно. Из главного зала он видел стеклянные двери и пейзаж за ними, залитый лунным светом. Одна дверь была полуоткрыта. С Беверли случился бы сердечный приступ, узнай она об этом, — неважно, что погода была тёплая. Не спуская Коко с плеча, Квиллер прикрыл дверь. Не было необходимости включать свет. Игра светотени в зале завораживала. Лунное сияние превратило пол, стены и мебель в шахматные доски, отбрасывая на них прямоугольники.

В эту минуту Коко начал рваться на пол. Приземлившись, он застыл как скульптура, навострив уши. Затем потянул Квиллера в сторону студий. В темноте длинного зала расплескались лужицы лунного молока, просачивавшегося через двери студий. Пол скрипел под ногами, и Квиллеру подумалось: «Новое здание, а полы скрипучие — плохо спроектировано».

Вдруг тишину нарушили тяжёлые шаги. Они доносились с лестницы, ведущей в подвал, которая находилась в конце зала. Высокая фигура направилась в их сторону. Квиллер отступил в кабинет менеджера, и одновременно Коко ринулся в противоположную дверь. Поводок натянулся между ними, и незваный гость, споткнувшись об него, растянулся на полу.

Коко мгновенно взлетел на спину незнакомцу и впился в неё когтями, угрожающе твердя своё «кек-кек-кек». В ту же минуту Квиллер включил в кабинете свет, надеясь найти какое-нибудь оружие… Вот же оно! Деревянный тотем!

Когда лежавший ничком человек попытался подняться, Квиллер огрел его по спине и голове деревянной скульптурой.

— Руки за голову! Не двигаться! У нас тут служебное животное, и с ним шутки плохи!

Голова опустилась, руки поднялись. Макушка была огненно-красной, совсем как у хохлатого дятла!

Придерживая поводок левой рукой и сунув тотем под мышку, Квиллер вернулся в кабинет и набрал девять-один-один.

— Мы задержали преступника, сбежавшего из тюрьмы округа… Мы находимся с ним в Центре искусств… на Тревельян-роуд.

Пленник затих. Каждый раз, как он пытался пошевелиться, Коко угрожал ему своим «кек-кек-кек» и когтил спину. Через несколько минут тишина огласилась воем сирен; сверкая мигалками, примчались полицейские машины. Квиллер с Коко поспешили уйти по-английски. Они тут больше не нужны. Полицейские получили своего беглеца.

На следующее утро пикаксское радио сообщило: «Арестованный, прошлым вечером сбежавший из тюрьмы округа, был сразу же схвачен полицией города и округа в Центре искусств на Тревельян-роуд, где он скрывался. Как подозреваемый в поджоге и убийстве, сегодня он предстанет перед судом».

Глава девятнадцатая

Днём в пятницу Квиллер шёл по дорожке, чтобы забрать свою газету и почту. Он знал, что Центр искусств закрыт в знак уважения к памяти одной из своих одарённых художниц — закрыт на три дня. Однако на стоянке была одна машина — жёлтый автомобиль с откидным верхом. Беверли Форфар грузила в него коробки.

— Что это вы делаете? — осведомился Квиллер. — Похищаете коллекцию?

— Я уволилась, — спокойно ответила она. — Для меня это уж слишком! Я возвращаюсь в Центр, где найду спокойную работу в музее.

— Ну что же, нам, конечно, жаль, что вы уезжаете, — сказал он. — Однако, если вы считаете, что там вам будет уютнее, нужно ехать, и я желаю вам всего наилучшего… Но нам никогда не найти такого менеджера, как вы.

— Спасибо вам, мистер К. Мистер Хаггис обещал присматривать за Центром, пока не подыщут менеджера.

И тут у Квиллера возникла блестящая идея. Он спросил:

— Вы помните того человека, который выиграл в лотерее инталию «Белизна белого»? Его свояченица забрала её и должна была отправить ему в Сан-Франциско, но обстоятельства изменились.