Когда топор падает, казнь происходит так или иначе, без всяких дополнительных расходов...»
Эллери остановился у витрины магазина, сквозь которую пытался пролететь безликий ангел с тонким факелом, и посмотрел на часы.
«В Вене сейчас полночь. Значит, идти домой еще рано».
Он втянул голову в плечи при мысли о встрече с отцом, словно желая спрятаться, как черепаха, которой постучали по носу.
Эллери вернулся домой на цыпочках без четверти четыре утра.
В квартире было темно, если не считать ночника, горевшего на столике в гостиной.
Ему стало холодно. На улице было всего пять градусов, а в доме — немногим теплее.
Из спальни инспектора доносился храп. Эллери подошел к двери и воровато закрыл ее.
После этого он направился в свой кабинет, запер дверь на ключ, зажег настольную лампу, сел за стол, не снимая пальто, и придвинул к себе телефон.
Набрав номер оператора, он заказал разговор с Веной.
Было около шести утра — пар только начал поступать в радиаторы. Эллери не сводил глаз с двери, зная, что инспектор встает в шесть.
Ожидая, пока венская телефонистка справится с заказом, Эллери молился, чтобы его отец проспал.
Наконец его соединили.
— Можете говорить, сэр.
— Профессор Зелигман?
— Ja.
Его собеседник говорил слегка раздраженным надтреснутым басом очень старого человека.
— Меня зовут Эллери Квин, — продолжал по-немецки Эллери. — Вы не знаете меня, герр профессор...
— Ошибаетесь, — прервал старческий голос на оксфордском английском с венским акцентом. — Вы автор romans policiers и, чувствуя за собой вину в совершении стольких преступлений на бумаге, преследуете злодеев в реальной жизни. Можете говорить по-английски, мистер Квин. Что вам угодно?
— Надеюсь, я не застал вас в неподходящий момент...
— В моем возрасте, мистер Квин, все моменты неподходящие, кроме тех, когда размышляешь о Боге. Я вас слушаю.
— Профессор Зелигман, вы, кажется, знакомы с американским психиатром Эдуардом Казалисом?
— С Казалисом? Он был моим учеником. А в чем дело? — Голос звучал без каких-либо изменений.
Неужели он ничего не знает?
— Вы видели доктора Казалиса в последние годы?
— Я видел его в этом году в Цюрихе. А почему вы об этом спрашиваете?
— При каких обстоятельствах, герр профессор?
— На международном конгрессе психоаналитиков. Но вы не ответили на мой вопрос, mein Herr.
— Значит, вам неизвестно о том, что произошло с доктором Казалисом?
— Нет. А что с ним произошло?
— Сейчас я не могу объяснить, профессор Зелигман. Но крайне важно, чтобы вы сообщили мне точную информацию.
В трубке послышались гудки, и внутри у Эллери все похолодело. Но это оказался всего лишь таинственный дефект межконтинентальной связи. Старческий голос зазвучал снова:
— Вы друг Казалиса?
«Как на это ответить?»
— Да, я его друг.
— Вы колеблетесь. Мне это не нравится.
— Я колебался, профессор Зелигман, — осторожно отозвался Эллери, — так как задумался над значением слова «дружба».
Он уже решил, что все пропало, но старик усмехнулся и заговорил вновь:
— Я присутствовал на цюрихском конгрессе последние пять дней. Казалис все это время был там. Я слышал, как он делал доклад ночью на последнем заседании, и задержал его у себя в отеле до начала следующего дня, пытаясь объяснить, насколько мне его доклад кажется абсурдным. Вы удовлетворены, мистер Квин?
— У вас отличная память, герр профессор.
— Вы в этом сомневаетесь?
— Простите, но...
— Процесс старения идет у меня шиворот-навыворот. |