— Желание не обязательно в слух говорить было. — Хмыкнул Антон. — И это жестоко.

— С моей стороны жестоко? А с твоей стороны не жестоко по больному бить? Теми же словами. Разве так можно?

— Отхожу от него и забираю свою кружку. Вытираю набежавшие слезы. — Чурбан ты бесчувственный. И фальши сколько. Зубы он заговаривает. Ничего ты не умеешь. Он говорил искренне. А ты, как попугай повторяешь заученные слова.

— Да ладно тебе кипятиться. Еще немного и пар повалит. Можно было и не подыгрывать. Сразу бы обрубила и все.

— Дурак ты. Думаешь я не хочу что ли все это слышать? Не хочу вспоминать?

— Я не знаю чего ты хочешь. Вот скажешь, так узнаю. Мысли читать не научился.

— Хочу Антон. Ты даже не представляешь как хочу. Как мне все это дорого. А есть лишь воспоминания. Как ночь приходит, так они постоянно возвращаются. Я уже не знаю как их прогнать. Они и греют и выматывают одновременно. Это что-то невозможное. С одной стороны и рада, что его повстречала, а с другой лучше бы и не знала. Мне постоянно хочется этого тепла, этой заботы, нежности. Сколько должно пройти времени, чтоб я смогла его забыть? И опять, не знаю, хочется ли мне его забывать. Вот что это такое? Наверное из-за беременности совсем с катушек съехала.

— Это не из-за беременности. — Антон стоял с другой стороны открытого окна. — Любишь ты его.

— Нет, это лишь дорогие воспоминания.

— Ага, а я Александр Македонский.

— К чему это?

— К тому, что можно убеждать себя как угодно. Только есть вещи, которые и так видны невооруженным взглядом.

— И что ты видишь?

— Что ты по кому-то сохнешь.

— Неправда. Мне со стороны виднее.

— Это так кажется.

— Тогда я тебя поцелую.

— В глаз дам.

— Все-то тебя драться тянет.

— Ты меня злишь.

— Это тебя давно по шерстки не гладили. Вот поглажу, так сразу милой и ласковой станешь.

Он меня взбесил. Не знаю до чего мы бы с ним договорились, но у Антона зазвенел телефон.

— Да ты не кошка, а ведьма. — Хмыкнул он, отвечая на звонок. — Нет, не разбудил. Есть. Лады, кину шесть тысяч. Смской пришли номер счета. Там все равно хоть Валентина Петровна, хоть Иван Иваныч. С карточки на карточку же перекидываю. Когда смогу? Котенок в половине седьмого на работу идет. Где-то к семи до банкомата доеду. Как какой котенок? Твой. Да, вместе время проводим. Вторую неделю у нее ночую.

— Я тебя убью. — Тихо прошептала я. Антон лишь рассмеялся, но начал пятиться.

— А чего? У тебя какие-то медсестрички там, которым я должен деньги переводить. Ей уже за пятьдесят? Ну вкусы у всех разные. Мне вон тоже девочки по старше нравятся. А чего такого? Котенок, прекрати на меня так смотреть. Мне страшно становится.

— Это он, да?

— Зознобарь твой. Кто же мне еще в первом часу ночи будет звонить?

— Кто?

— Ну ты его зазноба, а он зазнобарь. Как еще обозвать? Чего ты там ржешь? Меня вон твоя зазноба сейчас калечить будет. А я тут грязным делом занимаюсь. Слезки ей вторую неделю утираю. Слушаю, как она тут по тебе страдает.

Я наверное его точно придушить хотела. Но рот Антону хотелось закрыть точно.

— Убьешь! Котенок прекрати! Все, сам ее успокаивай! — Антон пихнул мне трубку и чуть не насильно подвинул к уху.

— Убью или покалечу.

— Кого, котенок? Это тебя Антон так разъярил? — Спокойный голос, слегка встревоженный, но такой знакомый.