Да и в конце концов таскать самому мешок с барахлом и меч оказалось слишком тяжело.

    Надо признать, в нынешнем моем положении были и несомненные плюсы. Например, из меня получился бы идеальный лазутчик. Кошки ведь обычно не привлекают особого внимания, все привыкли, что они ходят, где им вздумается – ну крутится рядом с домом какой-то приблудный кот, мало ли, может, мышей учуял. Да и сам дом, закрытый для человека, для меня был, можно сказать, гостеприимно распахнут. Сдвинув в сторону расшатавшуюся черепицу на крыше, я легко проник на чердак, где обнаружил подвешенные к поперечной балке колбасы, окорока и прочие копчености. Это был настоящий подарок судьбы, ведь шли уже третьи сутки моего вынужденного поста. Утолив голод и без малейших угрызений совести утащив пару колец колбасы в садовый «склад», я устроился на ветвях яблони рядом с домом – дожидаться сумерек.

    Кошачья природа и тут проявила себя наилучшим образом – в прежние времена я терпеть не мог сидеть в засаде. Гордые потомки фон Коттов не признают подлых способов ведения войны, да и не умею я подолгу оставаться в бездействии. Это у меня с самого детства, что не раз отмечал сельский священник, пытавшийся обучить меня грамоте. Сколько он ни пытался привить мне усидчивость посредством розог, эффект получался прямо противоположный ожидаемому. Теперь же стоило мне занять свой наблюдательный пост, как веки немедленно смежились и накатила умиротворяющая дрема. Но это был не просто сон – непростительно было бы мне, опытному наемнику, заснуть на посту, нет, какая-то часть сознания продолжала бодрствовать и внимательно наблюдать за происходящим вокруг.

    Впрочем, вокруг ничего не происходило до самого вечера.

    Солнце уже клонилось к закату, когда староста наконец соизволил покинуть дом. Судя по сочному цвету лица и особой плавности и гибкости движений, все это время Демьен подбадривал себя можжевеловой настойкой. К настоящему моменту душевное его состояние явно достигло того ключевого пункта, когда подвигов еще хочется, а здраво оценить их последствия уже не очень получается. Обычно когда такого состояния достигают собутыльники в кабаке, неизбежно вспыхивает драка. Но старосте подраться было не с кем, потому он ограничился нелестными замечаниями относительно неких абстрактных недоброжелателей, которым было грозно обещано что-то показать. Пошатавшись по двору, Демьен отпустил вооруженных крестьян, охранявших двери погреба, наказав вызвать на смену Жака-шорника и Филиппа-мясника.

    Искомые «герои» явились незамедлительно – похоже, староста руководил в деревне железной рукой. Впрочем, на воинских качествах «охраны» это никак не сказалось. Глядя на двух сонных мужиков в плохо сидящих разрозненных деталях давно устаревших лат, на ум приходили разные эпитеты, но ни «грозный», ни «воин» среди них не было. Вооружены оба были примерно одинаково – переделанными из кос алебардами и охотничьими луками. У Филиппа к тому же на поясе висел устрашающих размеров тесак. Видимо, в силу профессии мясник считался наиболее близким к воинскому ремеслу человеком, хотя выражение уныния на его лице свидетельствовало, что сам он вовсе так не считает и с удовольствием бы провел предстоящую ночь дома. Демьен раздал путаные распоряжения и скрылся в доме, а я перебрался поближе к дверям. Пока мне было совершенно непонятно, как староста собирается проникнуть в погреб и вывести Булыгу в сад прямо на глазах у двух свидетелей. Устроившись прямо за спинами «стражников», я прислушался. Поначалу разговор шел о вещах, несомненно близких обоим селянам. Но вот лично мне обсуждение отличия местного пива от пива в Либерхоффе показалось как-то не особо увлекательным.