Дворецкий открыл дверь и объявил о том, что к его светлости прибыл посетитель, который ожидает маркиза в Голубом кабинете. Но не этого посетителя ожидал увидеть Себастьян Эндовер. К собственному ужасу, маркиз почувствовал, что его прошиб пот, будто кто-то вылил ему на голову ведро горячей воды. Ему было абсолютно ясно, что за его реакцией следили Журдан и Монтгомери.

– Фостер, скажи мисс Уэйкфилд, что я немедленно иду к ней, – сказал Себастьян, очень довольный тем, что его голос звучал сдержанно, не выдавая его волнения. После ухода дворецкого маркиз взглянул на своих друзей: он был уверен, что не продемонстрировал им неуместные эмоции.

– Похоже, ко мне пришел нежданный гость.

– Мне интересно, дорогой кузен, что за дама ждет тебя, – сказал Журдан, направляясь к двери.

– Я думал, что мне тоже придется ждать встречи с ней, – произнес Трент Монтгомери, следуя за Журданом.

– Сейчас не время знакомиться, – Себастьян встал с письменного стола, на котором сидел.

– А разве у тебя есть причины для того, чтобы присваивать ее себе целиком? – спросил Журдан, поворачиваясь к двери.

– Интересно, что это за девица, которая захомутала тебя, дружок? – засмеялся Монтгомери.

Собственнические притязания на женщину, с которой он едва знаком? На женщину, которая посадила его в подвал? Это смешно.

– Для меня все женщины одинаковы: что одна, что другая.

Журдан приподнял черную бровь:

– Рад это слышать, кузен.

Эмма стояла в кабинете возле одного из больших окон, стараясь придать себе сдержанный и бесстрастный вид, необходимый для предстоящей встречи. Тот факт, что маркиз завладел ее грезами, больше не имел для мисс Уэйкфилд никакого значения. Шокирующая манера поведения: поцелуй, страстные прикосновения – все это заставило воображение Эммы улететь в сияющие дали. Но со всем этим покончено. Наглый маркиз Эндовер больше не привлекал ее.

Дверь открылась. Эмма почувствовала, что сердце готово выскочить из ее груди. Она повернулась едва дыша. Но вместо высокого черноволосого маркиза вошла невысокая темноволосая женщина с темными глазами. Эмме на первый взгляд показалось, что ей было пятьдесят с небольшим. Женщина была все еще привлекательна – одна из тех, что на всю жизнь сохраняют способность нравиться мужчинам.

– Я леди Эндовер, – представилась она, подойдя к Эмме. – Вы та молодая особа, которая посадила прошлой ночью в подвал моего сына?

– Ваша светлость, леди Эндовер, я понимаю, что мой поступок может показаться несколько… эксцентричным. Но уверяю вас, что на тот момент у меня были веские причины или, по крайней мере, я думала, что имела право запереть вашего сына в подвале.

– Вот бы мне увидеть выражение его лица тогда. Но я думаю, что он никоим образом не выдал бы своих истинных чувств. Это для него редкость. Я думаю, что он зашел в ваш темный и сырой подвал и при этом пожелал вам доброй ночи, – леди Эндовер тихо рассмеялась.

Эмма пристально смотрела на нее, пораженная ее дружелюбным тоном.

– Да, насколько я помню, он пожелал мне доброй ночи, – тихо ответила девушка.

– Время от времени я сомневаюсь, что в его жилах течет французская кровь. Я не помню случая, чтобы он когда-либо терял самообладание, – сказала леди Эндовер. – Примите мои извинения за его некоторую бесстрастность, мисс Уэйкфилд. Я боюсь, что он слишком рано принял на себя обязанность быть всегда хладнокровным.

Бесстрастность? Не может быть хладнокровным человек, так страстно обнимавший ее прошлой ночью, человек, зажегший в ней пламя любви! Или она вообразила себе эту страсть? Может быть, Эмма приписала маркизу собственные чувства?

– Я боялась, что от такого обращения он разозлится, – сказала Эмма.