– Я была в старых разбитых очках, с одним стеклом… В каком-то ужасном халате. Взрослая тетка. Представляешь, что он подумал?

– Кто? – не понял я.

– Ну кто, твой мальчик! Кто-кто… Дед Пихто! – не выдержала она и повесила трубку.

…Когда это все-таки случилось и я добился своего, она спросила меня:

– Ну что, ты доволен? Ты выполнил то, что хотел?

Я не знал, что сказать. Кто знает, чего я хотел? Может быть, я хотел только произнести свое «последнее слово»? А может быть, я хотел стать настоящим коммунистом, не по форме, а по содержанию? А может быть, я хотел, чтобы эта осень длилась немного подольше, не как всегда? Ну хотя бы чуть-чуть…

Я надел рубашку и подошел к окну.

Это и была та грусть, от которой невозможно избавиться никогда. Придя однажды, она уже не уходит.

– Наверное, – тупо ответил я. – Наверное, да.

Платформа Турист

Танечка Милорадова (член ВЛКСМ с 1974 г., студентка заочного отделения Института культуры, армянка) никогда не увлекалась никаким пением вообще.

Она любила классическую музыку (Бетховен, сонаты № 14, 15, 27, 32 в исполнении Святослава Рихтера и Глена Гульда, «Багатели» того же автора, «Карнавал» Шумана, некоторые вещи Прокофьева и Скрябина в исполнении Софроницкого), она любила литературу (Цветаева, Ахматова, Пастернак, Илья Эренбург – «Хулио Хуренито» и другие ранние его вещи, Томас Манн – «Волшебная гора»), она любила красоту природы, хорошее вино, но когда некоторые ее друзья стали бесконечно бренчать на гитаре и мычать эту песенную лирику, ей пришлось глубоко задуматься.

Все это, конечно, ей претило и было даже неприятно.

Ну Окуджава. Да и то, прямо скажем, далеко не все. «Из окон корочкой несет поджаристой» – это что, пародия на дворовые песни?

Ну кое-что из Галича, но его толком никто из них не знал и петь не умел.

Уже начиная с Визбора начинались вопросы. Все эти «Кожаные куртки» она просто на дух не переносила. Не говоря уж о таких современных хитах, как «Ежик резиновый с дырочкой в правом боку». Это было просто за пределами добра и зла.

Поэтому когда ей предложили идти на «кустовой слет КСП», она, конечно, сильно удивилась.

Но тут, правда, у противоборствующей стороны были свои сильные аргументы.

– У тебя же есть хорошая палатка, правильно? – сказала Ивлева по телефону.

– Ну и что? – сопротивлялась Танечка. – Она, во-первых, родительская. Еще неизвестно, отдадут ли они.

– Отдадут. Если ты пойдешь, то отдадут, – уверенно сказала Ивлева.

Было понятно, что на палатку у всей их компании большие виды.

– Ну а что же мне делать? – тревожно спросила Милорадова. – Ну если я не могу все это слушать? Мне это неинтересно, понимаешь?

– Давай так… – спокойно сказала Ивлева. – Если тебе не понравится, я побреюсь налысо. Кстати, давно хотела попробовать…

– Скажи, а что такое «кустовой слет»? – подумав, робко спросила Танечка. – И вообще где все это будет происходить?

– Наш куст называется «Разгуляй», – торопливо объяснила Ивлева. – Место для слета еще не выбрали. Я тебе позвоню!

И повесила трубку.

Танечка посидела с трубкой, которая издавала тревожные короткие гудки. Телефон стоял на особой белой тумбочке в коридоре, чтобы всем было удобно. Она сидела на стуле и долго, даже положив трубку на место, не хотела с него вставать.