Нет - не возможно было удержать в себе это, разрывающее грудь чувство, и он закричал из всех сил:

- Люблю тебя, Таня!!! Люблю!!! Я вернусь к тебе!!! Обязательно вернусь ты только жди!!!

Но тут та окрашенная серебристым светом звезд, и переливчатыми отблесками северного сияния толща облаков, которая подобно волшебной горной стране проплывала под ним - вздулась, разорвалась в одном месте, и из этого разрыва показалась ужасающая, заходящаяся в яростном вопле морда Брунира. Это был уже исполин много больший кого-либо когда-либо жившего на земле - он уже разросся на несколько верст, это была стихия, которой ничего не стоило раздробить целый горный хребет или море своей яростью в пар обратить.

Михаил вновь почувствовал, что он совершенно против этого бессилен, что сейчас это громада допрыгнет до него, но тут Брунир бешено взвыл, вдруг сжался и исчез - словно водоворот над затонувшим судном сомкнулись над местом его падения облака. И тогда Михаил почувствовал облегчение, почувствовал радость, он понял, что это сияние небес лишило сил адского пса. Он должен был бы рассмеяться, но дело в том, что в глубине сердца чувствовал, что - это еще далеко не окончание его злоключений, что самое страшное еще впереди.

И вот ковер стремительно стал снижаться.

- Нет. Неси меня домой. - говорил ему Михаил, но ковер никак не реагировал - продолжал снижаться.

Тогда Михаил обернулся и обнаружил, что из ковра один за другим вылетают листья. Остаются позади, на этой высоте, на которую никакие листья залететь не могут, медленно кружат в серебристом сиянии звезд. И вспомнились ему слова Тани о том, что ковер не вечен, что через какое-то время он потеряет свою волшебную силу.

Только он вспомнил это, как ковер погрузился в облачную пелену, и дальнейший спуск продолжался уже в совершенном мраке. Михаил почувствовал усталость, и заснул.

* * *

Очнулся Миша в престранном месте. Это был широкий, покрытый гладкими каменными плитами двор, с одной стороны открывалось широкое поле, окончания которого не было видно, так как там поднималась холмовая гряда. Над этим полем сияло яркое голубое небо, но все травы были пожухшими, осенними, такими хрупкими, что, казалось подуй посильнее ветер, и они все рассыплются в прах. С другой стороны поднималось несколько гладких желтых стен, с маленькими окошечками; некоторые из которых были темными, а в некоторых мерцали живые, трепетные свечи. Это были не высокие стены, но их прорезали пустынные узкие улицы, которые уводили к высоким домам. Над теми же высокими домами высились уже настоящие исполины, этажей в сто, а то и больше - однако это не были небоскребы в привычном Михаилу дизайне двадцатого века. Это исполинские сооружения напоминали скорее средневековые постройки, и было в них что-то грозное, пугающее - казалось, стоило войти туда и можно было бы блуждать хоть всю жизнь, и если над полем небо было ясное, то над городом этим нависала пелена непроницаемо черных туч - от нее весь город казался размытым, наполненный глубокими, загадочными тенями, которые таили нечто гораздо большее, чем можно было приметить с первого взгляда.

Михаил поднялся и обнаружил, что лежит на остатках Таниного ковра. В нем не было уже никаких сил - почти все листья распались, а когда Михаил поднялся, то налетевших ветер подхватил большую часть их, и, закручивая в темном, тревожно шелестящем вихре понес по улице.

Михаил глядел вслед им и тут почудилось ему на улице некое призрачное движение.