Пока еще Катя в состоянии позволить себе самое рискованное мини, она должна этим пользоваться.

На визитке Длинного было много чего хорошего. «Лукьянов Андрей Борисович», – было написано там под элегантной, но совершенно невразумительной эмблемой с готическими буквами. И чуть пониже – «вице-президент».

Вечером, сдав Стасику выручку и товар, получив свое законное вознаграждение, Катя побежала домой – кормить Павлика. Тот, конечно, опять весь день провалялся перед телевизором. Тот самый муж, который объелся груш… Хорошо, что удалось отвезти Сережку к свекрови.

Катя ни слова не сказала Павлику – валяйся, сделай одолжение… только молчи и не спрашивай… Когда он однажды принялся расспрашивать о стоянии с сигаретами на базаре, нарвался на хорошую истерику. Впрочем, когда Катя пыталась узнать подробности неудачного похода на биржу труда, получила то же самое. Так и жили…

Катя выложила на кухонный стол хлеб, дешевую колбасу, пакеты с гречкой и вермишелью, банку кетчупа. Немного денег приберегла – а вдруг действительно придется сидеть в кафешке? Торчать без чашки кофе просто неприлично – это она с детства усвоила. Колготки Катя оставила в сумке и весь вечер копалась в шкафу – сочиняла наряд.

Клетчатую куртку она не выбросила чудом – и вот куртка пригодилась, особенно капюшон. Никто из знакомых не узнавал Катю в этом чудище… но кто же был тот пожилой, высокий, немного сутулый, с длинным лицом, с диковинными морщинами? Лицо очень знакомое, где-то совсем недавно промелькнуло…

Катя достала юбку со сломанной молнией. Новая молния – это две буханки хлеба. Остается последнее – с утра зашить юбку на себе. Не сразу же заставят ее снимать, а? Позорище…

На рынок она вышла в позапрошлогодней курточке, еще довольно приличной, в старых плотных колготках – наверняка ведь забрызгаются. И торговала до трех. Стасик, хороший человек, все понял и не возразил – пусть Катька ловит свой последний шанс! Все равно ведь завтра придет за щитом и товаром.

Катя проскочила в институтский туалет и поменяла там колготки. Потом старательно навела красоту. Утром она успела вымыть голову, так что на свои почти тридцать два не выглядела. Не девочка, да… но не у каждой девочки такие ноги и такая талия. Эту талию никакая беременность не испортила и не испортит. Курточка была стянута поясом как можно туже и лихо топырилась над бедрами. Шарфик собственного изготовления, но в тон, в тон! К зеленовато-серым глазам.

«Мираж» был престижным торговым центром. Туда входили женщины, принадлежащие богатым мужчинам. Не было ни одного уха без бриллиантов.

Они вели с собой детей, разодетых во все цвета радуги. Когда-то Катя и сама одевалась ярко, но очень беспокоилась о гармоничности сочетаний. Эти заграничные дизайнеры лепили вместе такие цвета, что с души воротило. За пять минут ожидания Катя только дважды видела действительно элегантных дам.

Длинный подъехал на темно-синем «опеле». Он подошел к Кате с таким видом, будто кроме нее на планете вообще женщин не существовало. И весь такой свежевымытый, наглаженный, с привычной улыбкой на всем лице, весь такой голубоглазый…

– Ну вот, совсем другое дело, – улыбнулся он, оценив ее наряд. Тут-то Катя и поняла, что начинается новая жизнь.

Они пошли не в ту кафешку, где ей полагалось ждать и куда она даже не сунулась, сэкономив на ужин. Они пошли на второй этаж, и там официант положил перед Катей такое меню, что она растерялась.

– Что будем пить? – спросил Длинный.

– Мартини бьянко, – назвала Катя модный в том сезоне вермут. И закинула ногу на ногу.

Затем Длинный дал официанту загадочные указания, особенно напирая на то, чтобы по икре не топтались сапогами.