– Да? – тихо сказала я.

– Привет, – ответил мне Сергей. – Не спишь?

– Не сплю. А почему ты звонишь на Женькин телефон?

– А куда мне еще звонить? – удивился Сергей. – В рельсу? Твой то телефон где-то на дачке остался.

Я глухо простонала. Действительно, отступая с поверженной территории, я оставила там свою сумку: с телефоном, пропуском в театр, кучей косметики и массы других нужных девушке вещей. Хорошо, хоть паспорт дома… Хотя… Я пробыла в доме довольно долго, от скуки и голода озиралась по сторонам и сумки не видела. Либо ее выкинули где-то по дороге, либо она осталась в машине Витька и Гнусной Рожи.

– В общем, – деловито сказал Сергей, – можете больше не бояться. Нет у него на вас ничего. Все, что было, ты благополучно умыкнула.

– Ты уверен, что он тебя не обманул? – тихо спросила я.

– Уверен, – жестко сказал Сергей. – После моих вопросов люди не врут. Так что расслабьтесь и получайте удовольствие от жизни.

Я помолчала.

– Он сказал тебе, что у него на нас было?

– Сказал.

Я снова помолчала.

– И что ты мне теперь скажешь? – робко спросила я. – Ну, после того, как ты узнал…

– Скажу, что предпочел бы послушать твой рассказ. Хотя бы самое главное.

– Самое главное?

– Ну, да.

Я выдохнула и произнесла, как будто бросившись в холодную воду.

– Хорошо. Я скажу тебе самое главное… Я тебя люблю…

Теперь замолчал Сергей, причем надолго. Часы тикали, деньги на Женькином телефоне таяли. А потом он сказал. И его голос был другим. С какой-то странной интонацией горького гречишного меда, которую я слышала только от одного человека.

– Я тоже тебя люблю… И очень давно.

Вот так. Просто, обыденно. Мир не перевернулся. Не было сцены на балконе, миллиона алых роз и раскинутых в сторону рук на борту «Титаника». Просто несколько слов по телефону, которые не стали от этого менее важными. Но все было так, как должно быть. И совсем не важно, что он не держал меня за руку в этот момент. Мне было достаточно этого голоса с тоном гречишного меда, обволакивающего меня янтарной теплотой с головы до пят. И все. И целого мира мало. Или много.

– Спокойной ночи, – тихо сказал он в трубку. – Не переживай. Тебе больше нечего бояться.

– Сережа, – торопливо сказала я, – ты приедешь завтра?

– Приеду.

– Я буду ждать… А ты уверен, что …ну, Нафаня не проговорится?

– Не бойся, – мягко сказал Сергей. – Больше он никому ничего не скажет…

Жизнь снова стала меня радовать. И солнце светило как-то по-особому. И птички пели, как заведенные, и сковывающий меня все эти недели страх вдруг лопнул, как мыльный пузырь. Мне снова хотелось жить, хотелось прыгать, как маленькой девочке и снисходительно смотреть на тех, кто подобных чувств не испытывал.

В театре меня встретили, как вернувшегося из кругосветного плавания Колумба – возгласами и рукоплесканиями. Лошакова, которую тоже перепугало мое внезапное исчезновение, после доверительной беседы, расчувствовалась, осмотрела мой тщательно закрашенный синяк на щеке и сказала:

– Хорошо, что с тобой все в порядке.