Внезапная догадка озарила меня, заставив прервать обличительную речь.

– Сколько, говорите, денег он вбухал в этот балаган?

Шалаев озвучил мне цифру шепотом на ухо. Я округлила глаза и смирно села в уголке. С такими деньжищами можно было и во МХАТе спектакль поставить с Бредом Питтом в главной роли. Шалаев смотрел на меня умоляющими глазами. Я пожала плечами. Мне тоже не улыбалось шесть часов без антрактов долдонить свою роль. Тем более что моя героиня появлялась почти во всех сценах.

– Алиса, – позвал меня Сумкин. – начнем репетицию.

– Да я роль даже не учила, – попыталась отказаться я. – Еще же не все на места назначены.

– Ничего, мы начнем с кульминационной сцены. Твой партнер уличил тебя в государственной измене, ты хочешь сбежать, и вы деретесь на шпагах.

Партнером оказался Виктор Сапрыгин, игравший со мной в «Гамлете» роль тени отца датского принца. Он неумело махнул шпагой, едва не выбив мне глаз, и стал в стойку, держа шпагу в одной руке, а текст пьесы в другой. Я не стала сильно заморачиваться, нашла нужную сцену и быстренько повторила свой кусочек текста. В нем не было ничего сложного, так что я сразу его запомнила.

– Сударыня, – нудно протянул Сапрыгин, – вы – мерзавка! Я лично прослежу, чтобы вы отправились на галеры!

– Сударь, – надменно ответила я, – вы – хам и подлец, если не умеет разговаривать с дамой. Ступайте прочь, или я лично вот этим клинком отправлю вас к праотцам.

Далее в спектакле следовала сцена фехтования, во время которой моя героиня, после недолгих атак, смертельно ранит соперника. Мне, кстати, достался авторский экземпляр пьесы, где я увидела заметки на полях. С трудом разобрав каракули Сумкина, я с удивлением обнаружила, что он всерьез задумывался, а не отравить ли клинок для пущего эффекта? На мой взгляд, это было уже перебором.

– Ну, что же вы стоите? – возмутился Сумкин. – Деритесь!

Мы синхронно пожали плечами и скрестили шпаги. Первым же ударом я выбила шпагу из рук Сапрыгина. Шпага перелетела через оркестровую яму и едва не попала в притулившуюся тут же и истекающую ненавистью Зину Гуц, которой в спектакле досталась роль бессловесной служанки. Шпагу вернули недовольному Сапрыгину. Мы стали в стойку. На этот раз пострадавшей едва не оказалась я. Сапрыгин, озлобившийся такой неудачей, махал шпагой, как дубиной. Мне бы не помогло даже то, что ее острие было защищено.

– Чрезмерно динамично, – прервал Сумкин. – Не забывайте, что победить должна Алиса.

В следующий раз динамики было маловато. Сапрыгин безвольно дал нашпиговать себя лезвием шпаги. Шалаев нервно курил в уголке и не вмешивался. Мне эта бодяга тоже начала надоедать. Весь день мы репетировали эту сцену, в конце чего я возмутилась, когда Сумкин заявил, что я как-то не так держу клинок.

– Да к чему эти самурайские сложности? – заорала я. – Тут нет монахов Шао Линя. Никто не будет требовать от нас достоверности.

– Театр, это искусство, – высокомерно заявил Сумкин. – И здесь нужна точность движений. Вот, держи, это тебе пригодится…

Он сунул мне в руку какую-то железяку, напомнившую мне большой крючок для вешалки, только странно бесформенный, с острыми, необработанными краями.

– Это что? – удивилась я.

– «Пистолет», – ответил Сумкин.

– Да ладно, – хмыкнула я. – И где же он заряжается?

– Это не такой пистолет, – снисходительно пояснил Сумкин.