Пумпхут тут же послал его за бумагой и чернилами. Под его диктовку мельник написал бумагу: «Каждому подручному – фунт хлеба в день. По утрам – густая жирная каша, овсянка, перловая или пшеничная, на молоке. По воскресеньям и праздникам – с сахаром. Дважды в неделю к обеду мясо и овощи – так, чтобы все наелись до отвала. В другие дни – горох или бобы с салом, или клецки, или любая другая еда вдоволь, вкусно приготовленная...»

Мельник все писал и писал. Заполнил целый лист, перечислил все, что будет давать подмастерьям.

«Подпиши свое имя! – потребовал Пумпхут, когда тот покончил с писаниной. – И поклянись, что все исполнишь!»

Мельник понял: выбора нет! Подписался как миленький и поклялся.

Пумпхуту только того и надо было. Расписка торжественно вручается подмастерьям. Хлоп ладонью по столу – мельница заработала! Он обращается к мельнику с речью, и тот отлично все слышит, несмотря на грохот мельницы.

«Расстанемся по‑хорошему, мастер! Клятва это клятва! Я ухожу, но попробуй ее нарушить!..» Как только было произнесено последнее слово, мельница остановилась. Ни стука, ни грохота... Мельника снова обуял страх.

«Тогда, – продолжал Пумпхут, – будет вечный отдых, и ни один человек не поможет тебе пустить в ход твою тарахтелку. Запомни!»

Мельница опять заработала, а Пумпхут пошел своей дорогой.

С тех пор у подмастерьев в Шляйфе началась счастливая жизнь. Они получают все, что было обещано, и твердо стоят на ногах, никого больше не шатает от голода.

Подмастерьям понравился рассказ Андруша.

– Еще, еще! – дружно закричали они. – Еще о нем расскажи! Выпей чего‑нибудь и давай!

Андруш поставил рядом с собой кувшин с пивом, чтобы глотка не сохла, и пошел рассказывать про Пумпхута – как тот проучил хозяев в Баутцене и Зорау, Румбурге и Шлюкенау на радость и на пользу тамошним подмастерьям.

Крабат невольно подумал об их Мастере. А что было бы, если б спор зашел между Пумпхутом и Мастером?

Кто вышел бы победителем?

ВОРОНОЙ

После праздников взялись проверять, где что надо чинить, подновлять, ремонтировать. Балки и доски были заготовлены давно. Сташко, самого умелого и проворного, Мастер назначил старшим, Кито с Крабатом ему помогали. Они осмотрели всю мельницу снизу доверху: нет ли где пошатнувшихся ступенек, покосившихся стояков, прогнивших половиц, источенных жучком досок. Такие заменяли или укрепляли. Дощатая обшивка мельницы также нуждалась в ремонте, да еще надо было подправить плотину. Пришла пора заменить и старое мельничное колесо.

Сташко и его помощники все делали сами, умело орудуя тесаками, как и положено подмастерьям мельника. За пилу же брались неохотно, только в крайнем случае.

Крабат был рад, что так загружен работой, – это отвлекало его от мыслей о Певунье. И все же он часто думал о ней и даже начал бояться, как бы другие этого не заметили.

Лышко, кажется, и в самом деле что‑то пронюхал – как‑то спросил, что с ним происходит.

– Со мной? Ты про что?

– В последнее время ты не слышишь, когда с тобой заговорят. Я знал одного парня. У него были неприятности с девушкой. Так вот, по‑моему, ты на него похож!

Крабат постарался ответить со всем спокойствием, на какое был способен:

– И я знал одного. Он утверждал, что слышит, как трава растет. А на самом деле это у него в башке шевелилась солома!

...В школе чернокнижия Крабат старался изо всех сил и вскоре перегнал всех подмастерьев.

Только Ханцо и Мертен кое в чем еще были его посильнее, ну и, конечно, Михал, он стал в этом году лучшим учеником, намного опередив остальных.