Поодаль опять кто-то засмеялся. Таня с вызовом повернулась. Смеющаяся девушка дергала своего спутника за нос, и ни до кого ей дела не было. Но Таня все равно обиженно выпрямила спину.

– Вы художник? – нарочно громко и отчетливо спросила она. Пусть знают.

– Да что вы! – засмеялся Лютик. – Разве что посредственный. Это еще хуже, чем плохой. Вот вернусь после этой заварухи – пойду учиться на фармацевта. Или на инженера. Обычная понятная работа.

Свистнули.

– По машинам! – гаркнул голос.

Все нестройно поднялись. Женщины закричали. Вцепились в ремни, мешки, лямки. Улыбались, целовались. «Ну, будет, будет…», «Мне пора!», «Ничего, ничего…» – только и слышала вокруг себя ошеломленная Таня. И крики. Кто-то плакал. Кто-то хохотал. Таню волной толкнуло, отбросило. Лютика потащило прочь. Все улыбались, махали, кричали.

Вдали мелькнула ушастая голова. Какой-то военный уже расставлял новобранцев рядами. Строил колонну.

Тане стало жутко. Она яростно протискивалась сквозь толпу. Сердце колотилось.

– Марш! – гаркнул голос.

Сердце екнуло. Таня удвоила усилия. Пнула, укусила, оттолкнула – и, наконец, выкатилась на мостовую.

Шершавая человеческая гусеница стала забираться в кузова машин. Лица, лица, лица. Мальчики, мужчины, юноши. Молодые, юные, немолодые, опять молодые. Уже не лица – затылки.

Женщины тоже бросились к грузовикам, побежали. Бежали девочки. Старухи. Девушки. Толстые, высокие, маленькие, в беретиках, в платках, с косами, в локонах – все.

Таня тоже бежала с дрожью в коленках среди тарахтящих на месте машин. Она вдруг поняла все – и розоватые веки тети Веры, и странную кривую улыбку дяди Яши.

– Уйди! Уйди! – рявкнул ей вслед кто-то командирским голосом.

Таня не слышала. Крутила головой.

Женщины кричали. Звали по именам.

– Гоша, милый! Вернись!..

– Папа! Папочка!..

– Удачи! Вернись с победой!..

– Я люблю тебя!..

– Папа!..

– Сашенька!..

И Таня бежала со всеми.

Огромные уши мелькнули, пропали за чьим-то затылком. Снова показались. Таня перецепилась о чью-то ногу, грохнулась о камни до звон