Изменить размер шрифта - +
Это была так называемая «гостинка» на четвертом этаже многоквартирного дома, которую я снимала в Тутинге, неподалеку от металлургических заводов Бэлхем на юге Лондона. Комната моя была квадратной и не очень большой. Собственно говоря, в ней хватало места только для находящейся в вечном беспорядке кровати под окном, раковины рядом с ней и шкафа для всех моих пожитков. У противоположной стены ковер, которым была застелена комната, неожиданно сменялся полосой желтоватого линолеума. Это был закуток, который горделиво назывался кухней.

Что находилось в этом закутке? Видавшая виды газовая плита на две конфорки, крохотный холодильник, откидной столик и притиснутый к углу стул. Вот и все «удобства». В туалет и душ нужно было ходить в противоположный конец коридора, они были общими.

Что и говорить, не самым уютным в мире местечком была моя «квартира». Стены комнаты не красили уже бог знает сколько лет, а в кухонном закутке при готовке постоянно появлялся запах тушеных бобов, причем независимо от того, что пыталась приготовить я сама. Край линолеума загнулся вверх, и я постоянно об него спотыкалась. Много переживший на своем веку матрас на моей кровати тоже оставлял желать лучшего. Но зато комната была теплой, сухой и достаточно просторной, чтобы разместить между дверью и кроватью все мое рабочее оборудование, включая банку с черепом. Честно говоря, на внешний вид моей комнаты мне было глубоко наплевать, потому что, придя домой, я почти все время спала. Во всяком случае, я жила здесь, как уже было сказано, четыре месяца, и пока что меня все устраивало. Или почти все.

Вот и этим утром, вернувшись с работы, я, как всегда, сделала короткую запись в своем дневнике, заполнила счет для предъявления в агентство «Ротвелл», а затем поплелась в душ. После этого вынула из холодильника и разогрела готовую еду – конечно, я могла бы что-нибудь и сама приготовить, но, поверьте, не было сил. Наконец я в одной пижаме уселась на кровать и принялась жевать жареную картошку, обмакивая ее в кетчуп, время от времени откусывая от бургера и прислушиваясь к шуму уличного движения за окном.

Из банки донесся знакомый голос.

– Ну, вот мы снова здесь, и снова вместе, только ты и я. Два соседа по комнате, два веселых друга. О чем поговорим?

– Ни о чем, – ответила я, макая бургер в кетчуп. – Через минуту я ложусь спать.

– Ну, что ж, может, лечь спать действительно будет правильно, – после небольшой паузы сказал череп. – Эх, видела бы ты сейчас себя со стороны! Волосы влажные, торчат во все стороны, лицо опухло, сидишь и ешь свой фастфуд прямо в кровати… Одна… Жалкая… Если бы у меня были слезные железы, расплакался бы, право слово! Даже одеяло не расправила, так на скомканном и сидишь.

– Как хочу, так и сижу. Не мешай, я проголодалась.

– Да-да, голодная, одинокая, несчастная… И ни одного друга у нее нет – кроме меня, разумеется.

– Здравствуйте! Да у меня полно друзей.

– Рассказывай! Я знавал глухонемых паралитиков, у которых было больше друзей, чем у тебя.

Я вдруг поняла, до чего же я устала и до чего осточертела мне моя жизнь. С трудом заставив себя вылезти из кровати, я поплелась ставить чайник.

– Эй, осторожнее иди по комнате, чтобы не налететь на кого-нибудь из своих приятелей или подружек, – ехидно сказал мне вслед череп. – Я даже не могу разглядеть противоположную стену, она вся загорожена девушками и парнями, которые набились сюда, чтобы поболтать с тобой… – Не дождавшись моего ответа, череп хмыкнул, и, по всей видимости, решил меня добить: – Послушай, Люси, я злобный, живущий в банке череп. Во мне нет ни капельки сострадания. И уж если даже мне стало жаль тебя, я на твоем месте задумался бы.

Быстрый переход