17

То была самая длинная ночь в жизни Крамнэгела, длиннее даже, чем первая его ночь в тюрьме. Находясь здесь, он чувствовал себя странно уязвимым, потому что возле самого окна проходила пожарная лестница, шпингалет же был наглухо замазан белой краской и, видно, никогда не отпирался вообще. Покрытый густым слоем пыли старый кондиционер, который Крамнэгел, вертя заржавевшие ручки, попытался включить, лишь выдал слабый запах жженой резины. После чего, дернувшись и громыхнув, замер. Включив древний переносной телевизор, установленный на трехногом столике с ножкам и трубками, Крамнэгел увидел, что две программы он принимает в тройном изображении, а остальные не принимает вообще. Тем не менее Крамнэгел уселся на стул и вперился в экран, надеясь отвлечься от своих несчастий, но ничего не мог разобрать. Не находя себе места, он встал со стула и подошел к окну. Неоновые огни реклам, игравшие бликами на кружевных занавесках и полуспущенных шторах, будоражили воображение. Чудились какие-то тени на пожарной лестнице, да к тому же чем, в самом деле, прикажете дышать, если кондиционер не работает, а окно заперто. Однако не успел он прикоснуться к окну, как оно открылось само собой. Выглянув на улицу, он увидел двоих мужчин, стоявших на противоположной стороне — совсем как в гангстерских фильмах. Вообще-то было еще не очень поздно, эти двое стояли у торгующего круглые сутки супермаркета, почему бы им там и не стоять? Свободная страна, верно? Во всяком случае, все без устали так твердят. У них полное право там стоять, а у полицейского полное право спросить, зачем они там стоят, а у них полное право возмутиться, что полицейский об этом спрашивает, а у полицейского полное право предложить им «не возникать», а у них полное право возмутиться, что им велят «не возникать», а у полицейского полное право заявить, что если не перестанут «возникать», то придется пройти, а у них полное право считать, что им угрожают, — самое время, значит, осуществить право граждан на самозащиту, а у полицейского полное право достать свой револьвер быстрее их, если ему покажется, что они полезли за оружием, и уложить их наповал, сначала, разумеется, сделав безуспешную попытку их ранить. В том-то и состоит демократия, и большая честь вернуться в ее лоно, чего бы это ни стоило. По крайней мере, шанс подраться. Да, что верно, то верно. И все же, что делают там эти двое? Они ведь даже не разговаривают. Стоят себе, как манекены, одно ясно — это не полиция.

Сидевшему на подоконнике Крамнэгелу вскоре наскучило следить за ними. Все время что-то мерещилось, но сколько он ни вертел головой, так ничего и не обнаружил. Ясное дело, нервы.

Погрузившись в раздумье, он попытался организовать свои мысли, придать им какой-то конструктивный ход, действительно «продумать все до конца», но ничего не получалось. Слишком глубоко погрузился он в хаос и уже не мог разглядеть своих врагов, таившихся в руинах прежде столь упорядоченного существования. Армстронг ему друг, в этом он был уверен. Он всегда хорошо относился к Армстронгу и продвигал его по службе, так ведь? Хотя напоминать сейчас об этом некому, разве только самому себе. Но что это за игру ведет Эди, помимо, разумеется, извечной женской игры? Неужели Ал действительно поверил, что Крамнэгел жестоко с ней обошелся, или это просто предлог? Действовали они заодно или каждый за себя и друг против друга? И откуда пронюхал о его возвращении мэр? Что он за важная птица! В светской колонке, что ли, о его приезде написали? У них есть корреспондент в Галвестоне?

И, помимо всего прочего, откуда такая враждебность к нему? Господи боже, или это не Америка, где сбережения человека святы, а чувство собственного достоинства — прирожденное право? И что это за суд, который заочно лишает человека накопленных за всю жизнь денег только потому, что его как чужака упекли в тюрьму за тридевять земель? Э, нужно обзавестись хорошим адвокатом.