Четвертый старик расположился за стойкой, и в позе его было нечто, свидетельствующее о желании обособиться. Если у остальных кепки на голове сидели прямо, символизируя тем самым конформизм, уравновешенность и, следовательно, добропорядочность, то он свою кепку лихо надел набекрень. Горло у него было укутано клетчатым шарфом, оба конца которого свисали до пола. Лицо, не лишенное сумасшедшинки, алело отблесками былых бурь, в глазах горело пламя нетерпимости, а испятнанные никотином губы время от времени кривились, когда его сознание пронизывала очередная буйная мысль. На кончике носа у него дрожала капля, и он тщетно пытался втянуть ее обратно в ноздрю.
— Привет, — сказал, войдя, Крамнэгел.
Три старика изумленно посмотрели на него, а старуха пожевала пустым ртом. Только старик за стойкой вздрогнул при этом неожиданном вторжении, но не снизошел откликнуться.
— Пиво есть? — спросил Крамнэгел у барменши.
Но непосвященному не было дано понять ее ответ.
— Чего-чего?
Барменша повторила, выговаривая слова мучительно медленно, но так и не пролив света на их смысл.
— Послушайте, я всего-навсего хочу пива… холодного пива… со льда.
Из последующего ответа Крамнэгел ухитрился почерпнуть, что льда нет, поскольку сломался холодильник.
— Господи Иисусе — нет льда?!
— Никак янки? — поинтересовался старик шотландец, ехидно подмигнув.
— Я американец, если вы это хотели сказать.
— Ну да, так я и думал… приперся сюда со своими замашками… поразительно, должен сказать…
Три старика на скамейке захихикали.
— Во-во, Джок, покажи ему! — подзадорил один из них.
По какой-то необъяснимой причине Крамнэгел почувствовал, что попал в ловушку, и огляделся по сторонам, оценивая противников.
— Ничего, ничего, не обращайте на него внимания, — подбодрил его самый миролюбивый из стариков.
— Это всего лишь старый Джок.
— Всего лишь старый Джок! — сказал как сплюнул старик шотландец. — В продажном мире буржуазных ценностей раздается трезвый глас, но вот и все ему признание — «всего лишь старый Джок»… Что ж, позвольте вам кое-что заметить: старый Джок, конечно, не великий пророк, но у него вполне хватает мозгов разъяснить мистеру замухрышке Эдварду Бриггсу, что дни его разложившегося общества сочтены и, более того, не нужно быть гениальным математиком, чтобы на пальцах одной руки сосчитать, сколько осталось жить роялистско-капиталистическим заговорщикам, покуда их не сметет безжалостная волна народного гнева и возмущения.
Старуха бросила на него из-под своей заношенной фетровой шляпы неприязненный взгляд.
— Будь любезен, придержи язык, Джок, и не распускай его в присутствии дамы. — И она подмигнула.
— В присутствии дамы? Тоже мне дама! Да по сравнению с тобой, Лили, вавилонская блудница и та сойдет за даму!
Старуха даже хрюкнула от удовольствия.
— Что это вы за чертовщину несете? — осведомился Крамнэгел, принимая поданную ему кружку теплого пива. — И кто такой Эдвард Бриггс?
— Это я, — ответил ему один из стариков. И тоже подмигнул. Подмигиванье, похоже, было в этих краях своего рода хворью.
— Рад познакомиться. А я — Бартрам Т. Крамнэгел.
— О! — Звучит по-иностранному, — прошамкала Лили.
— Тебе все звучит по-иностранному, старый ты осколок эдвардианской старой империи! — отрезал Джок.
— Это уж точно, я такая, — согласилась та и мигнула.
— А ты, милок, мне пивка не поставишь? — обратилась она к Крамнэгелу. |