|
Ему звонили журналисты для интервью или для каких-то своих дел, но он не соглашался ни под каким видом. Летом я заметила, что он стал очень долго спать. Сначала в 12 часов просыпался, потом в час, в два, а иногда даже полчетвертого. Это встревожило. Мы всячески пытались с ним поговорить, выяснить, что случилось. Но он смотрел молча телевизор и ничего не отвечал. Говорил: «Я потихоньку ухожу». Было впечатление, что отец меня к этому готовил. Говорю ему: «Папа, зачем ты так? Мы же все вместе, и все нормально».
В последний раз он опять напомнил о своем близком уходе месяца три назад. Я вновь старалась его подбодрить, напомнила, что его мама долгожитель — прожила 93 года. Когда началась осень, мы с мамой стали уговаривать его лечь в больницу. Раньше папа проверялся минимум раз в год. Но на этот раз ничего не помогало. Отказывался наотрез. Потом я стала пытаться вызвать врачей к нам на дачу. Это было непросто, ведь папа обслуживался по месту прописки, в Сивцевом Вражке, и нужно было специальное разрешение. Я написала письмо с просьбой, врачам это не очень нравилось: «Почему это мы должны ездить? Пусть он сам приезжает в поликлинику. Не ваш один папа такой заслуженный». Наконец месяца полтора назад приехала «Скорая», врачи померили давление, сделали кардиограмму и уехали. Затем позвонили и сказали, будто что-то им не нравится, но что, точно не знают. Потом еще раз приехали, сказали, что нужно лечь в больницу. Папа опять отказался. Так было раза три. Ни в какую. Отец давал расписку и оставался дома. Говорил: «Мне 81 год, пожил, хватит». Перестал пить таблетки. Врач это обнаружил. Мы нашли эти таблетки в дальнем углу его тумбочки, и тогда я два раза в день ему их давала. Он пил, чтобы меня успокоить. Но каждый раз смотрел так грустно: «Ну и зачем? Может, хватит? Для чего это нужно?» Он вставал днем, шел пить чай с сырниками и кашей. Потом шел покурить. И опять ложился. Летом мы его уговаривали: «Ну посиди на улице, походи». Он, конечно, на крыльце сидел, но за ворота только раза два-три вышел за все лето. Они сидели вместе с мамой, но если прошлым летом он много всего вспоминал, то сейчас разговор не клеился, папа больше молчал. Подолгу смотрел на моих детей, просто впивался в них глазами, внимательно-внимательно изучал каждую черточку…» (В интервью другому изданию — «Комсомольской правде» — Тихонов тогда же сказал: «Я живу болью внутренней, которую не могу в себе преодолеть, о своих внуках, о дочке Ане. Дай бог, чтобы внуки нашли свое место в жизни». — Ф. Р.) Отсчет последних дней Вячеслава Тихонова начался в самом конце ноября, когда он в очередной раз угодил в больницу после случившегося с ним 29 ноября инфаркта. И вновь послушаем рассказ его дочери Анны: «Папе стало хуже, вызвали «Скорую». Но это было не сердце. Врачи приехали, сделали кардиограмму и даже сказали, что оно стало работать лучше. Я обрадовалась. Но все равно нужна была госпитализация. У папы уже не было сил сопротивляться. Но я не думала, что это так серьезно. Поехала вместе с папой на «Скорой». Он спал, а когда мы приехали в ЦКБ, проснулся и спросил: «Ты куда меня привезла?» Я надеялась, что его наконец подлечат, и о плохом старалась не думать. Были же у него и более тяжелые моменты, инфаркт…» Здесь прервемся и послушаем рассказ врача из ЦКБ (интервью журналу «Тайны звезд», номер от 13 декабря, автор — Н. Зайцева): «Тихонов почти не двигался. Состояние было полуобморочное. Что-то говорит-говорит и тут же забывает, что сказал. Еще у него был синдром длительного сдавливания мягких тканей. Он долго лежал, упав со стула, не мог подняться много часов. И никто ему не мог помочь. От этого случилась острая почечная недостаточность…» Как расскажет позднее жена Тихонова Тамара Ивановна (интервью журналу «Тайны звезд»): «Я уложила его спать сама и сказала: «Только не вставай, потому что, не дай бог, упадешь!» Я как чувствовала это! Но почему он встал ночью? Либо бессознательно встал, либо захотел в туалет. |
