Изменить размер шрифта - +
Отец проводил день в конюшне, измеряя, посвистывая, и снова измеряя; через три недели лошади были в стойлах, а Отец строил им загон, расширяя над ними сеновал и подумывая о курятнике. Мелинда предложила нам несколько несушек.

Дочери же его не так уж преуспевали, в особенности сначала: мы осознали, насколько были избалованы и как непривычны к жизни без слуг. Искусство драить полы было не особенно изящным, но оно должно было быть выучено. Я, с самого начала более выносливая, сразу же заработала мозоли; нежная кожа моих сестер покрылась волдырями, а жесткая ткань нашей новой рабочей одежды сильно натирала.

Мы не обсуждали эти трудности, лишь делились намеками о том, как облегчить задачи, которые мы выучили тяжелым путем; и потихоньку, пока проходили недели, наши штопки становились более аккуратными, а запеканки – менее жесткими.

Сначала мы каждую ночь ложились в постель, умирая от усталости; но со временем закалились и с возрастающей силой и умениями пришло хорошее настроение. Мелинда, которая никогда не переставала болтать, все подмечала, и, помимо всего прочего, в своей беззаботной болтовне, словно невзначай, давала много полезных советов, которым мы, благодарные ей за это, использовали.

Наша первая зима была легкой, говорили нам местные, и мы благодарили небеса, хотя нам та зима показалась весьма трудной. Мы никогда не видели больше нескольких дюймов снега на земле за раз, не говоря уж о нескольких неделях. Великодушный отрастил себе зимний подшерсток, плотный, как персидский ковер, а длинные белые космы, появившиеся ниже колен, покрывали его ноги; его короткие заостренные уши полностью исчезли под его серой гривой. Он теперь был один в конюшне, вместе с курицами, с тех пор как Том приехал осенью, как обещал, забрал двух своих лошадей и фургон, поздравив нас с нашими успехами.

Ко времени приезда и отъезда Тома, я уже приучила Великодушного к упряжи; и кажется, я больше переживала за потерю его положения, чем он сам, потому что конь обладал покладистым характером. Как выяснилось, ему не потребовалось много дрессировки: Жэр обменял починенный плуг на подержанную упряжь, которую отделали и растянули, чтобы она подошла коню; я одела ее на него, приказала двигаться вперед, и он пошел. Конь сразу же, инстинктивно, почувствовал разницу между силой и балансом в том, как тянуть вес, а не везти его на себе. Отец сделал небольшую повозку, а Жэр укрепил ее железными пластинами, добавил веревок и цепей, чтобы можно было таскать большие бревна. У коня на темном пятнистом подшерстке появились белые отметины от хомута по бокам; но, возможно, Том Блэк был прав, потому как конь, казалось, не страдал от того, что он не возит самого Короля.

Даже канарейка пережила зиму здоровая и счастливая. Она была полезной птахой, потому что являлась для нас с Грейс и Хоуп неким существом, которое было слабее и о котором мы могли позаботиться; и птичка пела так, словно ценила нашу заботу.

У нас не было времени придумать имя для птички до того, как мы покинули город. Это случилось только через несколько недель после того, как мы въехали в новый дом: Хоуп, наливая воду канарейке однажды утром, внезапно подняла взгляд и воскликнула:

– Ведь у него все еще нет имени!

Грейс и я уставились на нее, а потом друг на друга в недоумении. Рука Хоуп все еще была вытянута над миской для воды; а затем канарейка, словно в нетерпении, вывела трель. Тогда мы посмотрели на нее, а Грейс сказала:

– Конечно же. Почему мы об этом до сих пор не подумали? Орфей.

Я скептически хмыкнула, а она улыбнулась и ответила:

– Такая сестренка, как ты, дорогая, огорчит даже самый сдержанный разум.

А Хоуп засмеялась и произнесла:

– Орфей! Идеально.

И птичка стала Орфеем, только вот через месяцы имя сократилось до Фуи. Хотя я все равно звала его Орфеем, а он продолжал петь.

Следующим летом, спустя почти год с тех пор, как мы приехали, Жэрвейн и Хоуп поженились.

Быстрый переход