Прямое оскорбление маминой красоте.
В машине ехали молча. Старая «шестерка» вся скрипела и дребезжала, казалось, вот-вот развалится на части, как разваливалась на глазах вся их несуразная семья.
Когда подъехали к дому, Элька обернулась с переднего сиденья, попросила виновато:
– Мишк, ты вынеси Игорю вещи, одежду там какую-нибудь, документы… У него ж ничего нет, а сам он не пойдет, не хочет…
– Да, конечно, только не сейчас. Ты позвони завтра, я скажу, когда можно будет забрать.
– Ты не обижайся на нас, ну так вот получилось, что теперь делать. Ладно?
– Ладно, не буду. Все в порядке. Пока.
Она вышла из машины, деликатно хлопнув дверью, медленно пошла к подъезду. Идти домой не хотелось. Порыв смелости куда-то улетучился, чувство вины по-прежнему уютно устроилось внутри, свернулось мягкой кошечкой. Нет, ничего она сегодня про Мариуполь маме не скажет. Может, потом. А может, и не будет никакого Мариуполя…
Соня
Сердце бешено заколотилось, когда у подъезда вдруг остановился их старенький «жигуленок», такой родной и знакомый, весь забрызганный весенней грязью. Соня отскочила от окна, заметалась по комнате, что-то на себя надевая, одновременно причесываясь, пытаясь побороть волнение. Бросилась к двери, стояла, трясясь всем телом, будто решался вопрос ее жизни и смерти. Сильно вздрогнула от звонка, дрожащими руками потянула рычажок замка. И отступила в глубь коридора, встречая Мишель.
– А где отец? Я видела машину…
– Мам, он больше не придет. Он сам сказал. Он действительно ушел, мам…
Соня задохнулась, схватилась за горло, ушла на кухню. Села за стол, широко открытыми глазами уставилась в никуда, тихо раскачиваясь всем корпусом, с силой прижимая локти к бокам. Раздевшись, Мишель вошла к ней на кухню, села напротив.
– Мамочка, ну не надо так, мы справимся…
– Кто справится и с чем справится? – вздрогнув, как от удара плетью, зло и капризно заговорила, почти закричала Соня. – Ты знаешь, сколько мне лет? Что у меня впереди? Старость, климакс, болезни? Вечный поиск работы ради копеечной зарплаты?
– Мамочка, ну ты же у нас умница, красавица, выглядишь очень молодо… У тебя еще все устроится!
– Ничего у меня уже не устроится, не говори глупости! Кино насмотрелась, что ли? Про слесаря Гошу из электрички? Или про новогоднего врача в образе счастья? Нет, дорогая, в жизни все по-другому устроено! И на мою голову из самолета прямо в квартиру не свалится добрый интеллектуал, под гитару поющий, неженатый, готовый влюбиться за одну новогоднюю ночь…
– Мам, ну не надо, – торопливо заговорила Мишель, – прости меня, я говорю все не то, наверное. Но ведь ты же и с папой была одна, сама по себе, значит, не нужен он тебе. Ты же его не видела, не замечала… Что изменится-то в твоей жизни?
– Нет, ты совсем меня не слышишь, что ли? Чего ты всякие глупости несешь! У меня было все, понимаешь? У меня был статус замужней женщины, который меня спасал, давал защиту от хамов и возможность выбирать, ходить мне к этим хамам на работу каждый день или быть свободной от них! А сейчас я кто? Да никто!
– Ага, а отец, значит, и был предназначен только для того, чтобы давать тебе этот статус!
Соня и Мишель, одновременно вздрогнув от неожиданности, повернули головы. В дверях кухни стояла Сашка, розовая после душа, с тюрбаном полотенца на голове, в коротком халатике, открывающем для обозрения идеально круглые коленки.
– Мам, ты хоть помнишь, как наш папа выглядит? У него ведь даже места своего здесь не было! Когда приходил, и куртку, и брюки, и рубашку снимал в коридоре! Ты понимаешь, что у тебя мужа-то и не было никогда? А если тебе статус нужен, так не ставь штамп в паспорте о разводе!
– Сашенька, ты меня не понимаешь…
– Ой, да все я понимаю! Заладила – понимаешь, не понимаешь… Тысячи женщин живут без мужей, и ничего, не умерли, работают, по-своему счастливы… Я вот, например, замуж не хочу вообще выходить. |