Я любил красоту прекрасного, дух тех, кто богат духовно, силу сильных; я смеялся над тупостью тупых, презирал слабость слабых, жестокость жестоких и ненавидел испорченность испорченных. Но теперь я должен любить красоту уродливого, дух глупого, силу слабого. Я должен почитать тупость умного, должен уважать слабость сильного и жестокость великодушного и славить добродетельность испорченного. Куда денутся издевки, презрение, ненависть?

Они перешли к сыну как символ власти. Его насмешки кровавы, и как презрительно сияют его глаза! Его ненависть — поющий огонь! Завидный, сын Богов, как можно не подчиниться тебе? Он расколол меня на два, он разрезал меня. Он скрепляет разделенное. Без него я бы распался, но моя жизнь продолжилась с ним. Моя любовь осталась со мной.

Так я вступил в одиночество со злым взглядом на лице, нолным негодования и возмущения владычеством моего сына. Как мог мой сын присвоить себе власть? Я вышел в сады, сел на камни у воды и мрачно размышлял. Я позвал змею, мою ночную спутницу, лежавшую со мной на камнях многие сумерки, делясь своей змеиной мудростью. Но затем из воды появился мой сын, великий и могучий, с короной на голове, с кудрявой львиной гривой, сияющей змеиной кожей, покрывавшей тело; он сказал мне:

{8} [1] «Я пришел к тебе и требую твою жизнь».

Я: «Что ты имеешь в виду? Ты уже стал Богом?»

Он: «Я снова восстал, я обрел плоть, теперь я возвращаюсь к вечному сверканию и мерцанию, к вечным углям солнца и оставляю тебе твою приземленность. Ты останешься с людьми. Ты достаточно пребывал в компании бессмертных. Твоя работа принадлежит земле».

Я: «Какая речь! Разве ты не валялся в земле и под землей?»

Он: «Я стал человеком и зверем, а теперь снова восхожу в свою страну».

Я: «Где твоя страна?»

Он: «В свете, в яйце, в солнце, в сокровенном и сжатом, в вечно жаждущих углях. Так восходит солнце в твоем сердце и изливается в холодный мир».

Я: «Как ты преображаешь себя!»

Он: «Я хочу стереть тебя из виду. Ты должен жить в темнейшем одиночестве, люди — не Боги — должны просветлять твою тьму».

Я: «Как ты жесток и торжественен! Я бы омыл твои ноги слезами, отер их волосами — я брежу, разве я женщина?»

Он: «И женщина тоже, а также и мать, беременная. Роды ожидают тебя».

Я: «О святой дух, даруй мне искру своего вечного света».

Он: «В тебе дитя».

Я: «Я чувствую муку и страх и опустошенность беременной женщины. Ты уходишь от меня, мой Бог?»

Он: «У тебя есть ребенок».

Я: «Моя душа, ты еще существуешь? Ты змея, ты лягушка, ты магически произведенный мальчик, которого я закопал своими руками; ты осмеянный, презренный, ненавидимый, появившийся во мне в нелепой форме? Горе тем, кто видел свою душу и ощущал ее в руках. Я бессилен в твоих руках, мой Бог!»

Он: «Беременная женщина предоставлена судьбе. Отпусти меня, я возношусь в вечное царство».

Я: «Услышу ли я твой голос снова? О проклятый обман! Чего я прошу? Ты поговоришь со мной завтра, ты будешь болтать снова и снова в зеркале».

Он: «Не сетуй. Я буду присутствовать и не присутствовать. Ты будешь слышать и не слышать меня. Я буду и не буду».

Я: «Ты говоришь отвратительными загадками».

Он: «Таков мой язык, и тебе я оставлю понимание. Ни у кого, кроме тебя, нет Бога. Он всегда с тобой, но ты видишь его в других, и потому его никогда с тобой нет.