— Глупости не говори, — хмурится он.

— Ладно-ладно. — Я примирительно поднимаю руки и, ухмыляясь, запрыгиваю в автомобиль.

— Пока, пацан. — Старик хлопает по капоту.

Отъехав от Карни, выпиваю лимонад. В Уоллингфорд приезжаю совсем поздно. Успеваю почти к самому отбою.

Сэм сидит в общей комнате на полосатом диване рядом с Джереми Флетчер-Фиске. По телевизору крутят новости — что-то там про футбол. Мальчишки за столом играют в карты. Джейс из двенадцатого наблюдает, как в микроволновке крутится тарелка с морковкой.

— Привет.

— Старик, давно не виделись. Ты где был?

— Семейные дела.

Усаживаюсь на подлокотник. Завтра попрошу у учителей домашнее задание. Нужно срочно приниматься за зубрежку — иначе завалю этот семестр. Но сегодня еще побездельничаю чуть-чуть.

В новостях рассказывают про губернатора Паттона: в воскресенье на званом обеде он якобы сделал неожиданное заявление, потрясшее всех его сторонников.

Голубой занавес. Паттон стоит на трибуне посреди большой залы, уставленной столиками. Рядом с ним моя мать и какой-то мужчина в костюме. На ней желтое платье и короткие белые перчатки, волосы убраны наверх — прямо идеальная жена политика. Я так увлеченно разглядываю маму, что не сразу обращаю внимание на слова самого Паттона.

«…и, тщательно обдумав ситуацию, вынужден признать — моя точка зрения была ошибочной. Да, властям будет крайне полезна информация о том, у кого есть, а у кого нет гиперинтенсивного гамма-излучения. Но за это придется заплатить слишком высокую цену. Общества защиты прав мастеров утверждают, что информация может попасть не в те руки. Я, губернатор Нью-Джерси, не могу допустить, чтобы кто-то вторгался в частную жизнь жителей моего штата. Особенно, если речь идет об их безопасности и благосостоянии. Пусть в прошлом я активно выступал за вторую поправку, отныне моя позиция кардинально меняется. Я больше не считаю, что правительство может принуждать людей к тестированию».

Наверное, на моем лице читается неподдельный ужас.

— Во дает, да? — недоумевает Джереми. — Все говорят, ему дали взятку. Или поработали над ним.

— Брось, — дергается Сэм. — Может, просто совесть проснулась.

Мама же приглашала на этот обед. Сказала, мне понравится. «Детка, я знаю, что делаю».

По спине бегут мурашки. В новостях рассказывают про какое-то землетрясение, а я все еще пялюсь на экран. Я-то ее хорошо знаю: она еле сдерживала улыбку.

Мать работала над Паттоном. Совершенно точно.

Хочется завыть в голос. Как теперь ее вытащить? Ее же точно поймают.

Сэм что-то еще говорит, но я не слышу. Голова гудит.

Сто раз звоню маме, но она не берет трубку. Так и засыпаю — с мобильником в руке. Просыпаюсь от звона будильника. Еле-еле высиживаю уроки. Отстал по всем предметам. Отвечаю с запинками, пишу на два контрольную по статистике, под всеобщий хохот неправильно перевожу с французского.

Возвращаюсь в общежитие. У Сэма на кровати сидит Даника и рассеянно болтает ногами в тяжелых коричневых ботинках. Глаза заплаканные.

— Привет. Я не знаю, где Сэм. Последний раз его перед физикой видел.

Девушка откидывает с лица косичку. Словно набирается храбрости, готовится сообщить какие-то неприятные новости.

— Он на репетицию ушел. По-прежнему странно себя ведет, но я не к нему пришла. Нужно поговорить.

— Да, конечно, — киваю, хотя я вряд ли сейчас способен вести осмысленную беседу.

— О Лиле.

Значит, у нее ничего не вышло.

— Ну и ладно. Это была глупая идея.