Неожиданно рядом появляется еще одна лодка. Дмитрий не сразу замечает ее, и лишь когда холод от чужого взгляда достигает лопаток, оборачивается. Высокая, тонкая фигура в черном держит в руках ружье и пахнет смертью. Как-то сразу становится ясным, что этот человек не охотится на уток.

– Кто вы? Что вам нужно? – собственный голос кажется Опалинскому несуразно высоким.

Молчание в ответ. Ожидание длилось мучительно, как судорога в сведенной мышце. Разгорающийся восход окрасил золотом темные волосы незнакомца. Дмитрий оглянулся, ища взглядом слугу. Молодой хант сидел на корточках в углу помоста и смотрел в воду. Выстрелы слышались отовсюду и еще одного никто просто не заметит. Утиная охота – самое удобное время для сведения старых счетов…

– Хотите стрелять, так стреляйте! – закричал Опалинский, брызгая слюной.

– Хотел бы, но не получается, – негромко и как-то по-идиотски доверчиво сообщил незнакомец.

– Отчего же? – раздраженно спросил Дмитрий Михайлович. Липкий и унизительный страх потихоньку проходил, сменяясь злостью.

– Из-за нее…

Из соседней протоки, отделенной от помоста узкой полоской камыша, донесся знакомый лай.

– Петя, ты здесь? – вскрикнул Дмитрий Михайлович.

– Ага! – донеслось из травы. – Стой там, мы плывем к тебе. У меня – восемь пар, да еще двух, по крайней мере, Пешки отыскать не смогли…

Напряженно ожидая, он забыл следить за своим врагом и, оглянувшись, увидел, что опасный незнакомец растаял в камышах наподобие болотного морока.

Когда Петина плоскодонка приблизилась, Дмитрий Михайлович склонился к первой выскочившей на помост собаке и звучно поцеловал ее в мокрый кожаный нос. Пешка от удивления чихнула и осела на задние лапы.

Глава 3

В которой Дмитрий Михайлович уговаривает жену и вспоминает не прожитую им жизнь, Любочка Златовратская волнуется за сестру, а Марфа Парфеновна навещает сердечного друга

– Машенька, голубка, я умоляю тебя, давай уедем отсюда! В Петербург, в Москву, в Россию, в Китай, к чертовой матери, куда угодно!

Дмитрий Михайлович Опалинский говорил, отвернувшись к окну, тихо и нервно. Весь облик его напомнил бы способному мыслить метафорами наблюдателю роскошный персидский ковер, забытый на зиму в летней усадьбе. Изначальная тонкая красота произведения была где-то побита молью, где-то запылена, где-то залита тусклыми лужицами свечного воска. Впрочем, первичный изощренный узор вполне проглядывал: Опалинский обладал на удивление правильными и еще не окончательно расплывшимися чертами лица, обрамленного густыми русыми волосами, и стройной фигурой с хорошо развернутыми плечами и тонкой талией. При этом движения его казались излишне мелкими для его роста и сложения.

– Уедем? – уже знакомая нам женщина, объяснявшаяся с братом до начала охоты, ходила вдоль внутренней стены комнаты, оставаясь за спиной мужчины.

Он слышал ее тяжелые, неровные шаги и невольно морщился. Женщина весьма заметно хромала, припадая на правую ногу от бедра и упираясь кулаком чуть пониже поясницы.