Киллер нахмурился, как грозовая туча.

— Нет, спасибо, — сказала Ариадна. Она покосилась на растущую толпу. — Нет, Киллер, пусть рядом с тобой едет Клио.

Это сразило его наповал.

— Клио? — переспросил он. — Что она такого сделала? Почему Клио?

— Потому что она твоя жена, — крикнула Ариадна, — а приличный человек на твоем месте даже не сомневался бы!

Так с Киллером еще никто не разговаривал.

— Она права, — поспешно вмешался Джерри, становясь между ними. Поэтому убийственный взгляд Киллера достался ему, и он сжался, готовясь разнимать их, что, как он хорошо понимал, совершенно невозможно. Однако Киллер неожиданно резко повернулся и пошел прочь — слава Богу, одеваться.

Джерри снова опустился на колени рядом с Карло, чтобы скрыть слабость в ногах. К нему склонилась Ариадна.

— Джерри… спасибо! Но он бы не… он бы… ведь нет?

— Почему бы тебе не спросить об этом Клио? — буркнул он, помогая Карло сесть.

* * *

Ко всеобщему удивлению, Киллер и в самом деле приказал Клио сесть рядом с ним, и ее юное личико светилось от радости.

Весь путь к воротам они проделали по коридору, образованному восторженными горожанами. Киллер стоял, одной рукой держа вожжи, другой размахивая, с юношеской гордостью принимая поздравления и вообще наслаждаясь моментом.

Торжества продолжались и в городе. Вообще-то в Мере было только две улицы, рассчитанные на конные экипажи, — Пристенная, идущая вдоль городской стены, и Главная, спиралью поднимавшаяся по склону холма к обители Оракула. По ней они и направились. Повозка медленно громыхала по булыжной мостовой, а жители Меры со всех сторон сбегались помахать им.

Джерри сел сзади, рядом с Ариадной, но даже его удивило число людей, желающих поприветствовать и его, — они бежали за повозкой, протягивая руки для пожатия, они стояли на порогах домов или перед витринами лавок, размахивая шапками и выкликая его имя. Джерри пришлось нелегко: отвечая им, он одновременно пытался рассказывать Ариадне о тех местах, что они проезжали, причем с такой гордостью, будто он сам сотворил Меру, глядя при этом на все как в первый раз, ее глазами.

— Видишь, какое здесь все древнее? — говорил он. — Действительно древнее, кое-где чуть ли не доисторическое, и все же кажется только что отстроенным, словно сразу после приемной комиссии.

— При чем здесь комиссия? — отвечала она с улыбкой. — Это работа великого художника. Это прекрасно. А кто чистит улицы?

— По-моему, они очищаются сами, как наша одежда. Но если мне кажется, что Тропе Рыболова не мешает небольшая уборка, я сам выхожу с метлой, и мои соседи — тоже. Вот Концертная площадь — у нас нет концертных залов, ведь погода всегда хорошая. Здесь ставятся и балеты, и спектакли. Я участвовал в фестивале Софокла, организованном Клио, и Шекспир тоже выигрывает на этой площади, ведь всем понятны любые оттенки…

Он показывал ей маленькие салоны и галереи, которые содержали, как правило, живописцы, небольшие кафе, с владельцами которых — отменными поварами — он дружил.

— Смотрите, Мейзи: вон отец Юлиус, о котором я вам говорил!

Он рассказывал о домах и об их обитателях, в первый раз сам обращая внимание на то, что в толпе среди людей всех рас, старых, пожилых, зрелых, юных, нет ни одного ребенка. Потом…

— Вон! Вон, в кафе у тротуара! — Он приподнял шапку, и мужчина привстал и с улыбкой поклонился. — Я же говорил, что ты узнаешь его!

Ариадна побледнела и кивнула.

— Моцарт! — прошептала она.

— Мы здесь обходимся без особых церемоний, — сказал он.