Но он – или привыкнув к своему заместительству у Родзянки? – шёл как вполне свой здесь и, не спрашивая, тоже сел.

А князь, кажется, и доволен был ковременностью этого входа:

– Вот Николай Виссарионович вам засвидетельствует, что сегодня в Совете вторично постановлено арестовать Государя, и даже поручено Военной комиссии. Так что нам… Что же нам остаётся, Александр Иваныч?

Про Военную комиссию мог бы Гучков услышать и раньше, тоже не слышал.

– Но всё же, Георгий Евгеньич, я в правительстве – не слишком побочный человек, и можно было бы изыскать как-то обсудить со мной… и вот, с Павлом Николаевичем? – вопросительно в его сторону, похоже, что и тот не знал? но сейчас весьма недвижен, слишком мало затронут оставался, -… прежде нежели министр юстиции начнёт распоряжаться? Я не могу попадать в такое глупое положение.

А князь разве спорил? Он только искал глазами, как бы ему уступить, – голубыми безгрешными глазами и при ласковом голосе:

– Александр Иваныч, любезнейший мой, но ведь это даже для самого Государя лучше. Это охранит его от возможных эксцессов, от нападения каких-нибудь диких масс. Это даже – лучший способ его защиты, чем мы могли бы придумать другой! – Почмокал. – А кроме того… кроме того… – князю самому было больно выговорить, – кроме того, вы знаете… начинается расследование… И если что-нибудь будет обнаружено… так оно даже естественно… А как вы понимаете?

И в самом деле – как же Гучков понимал? Он прав был в своём возмущении, что его обошли, но неправ по сути: а что же придумать другое? Ведь он и сам с собою уже не видел другого выхода, он и в заговоре предусматривал арест царя.

А Милюков – чурбанно-равнодушно сидел, будто для министра иностранных дел слишком мелок был вопрос ареста бывшего Государя.

– Так надо принимать решение правительства? – пробурчал Гучков. – Почему ж на заседании обошли?

– Этого требует предосторожность, – глухим голосом, но живо вмешался Некрасов. – Чтобы не разгласилось. А тут нужна подготовка.

Да, да, князь был согласен с деловитым министром путей сообщения. Он именно так и думал. Да он и выглядел как нянь баюкающий: не надо тревожить.

Тоже верно.

А ведь это была собственная ошибка Гучкова: сам же он зачем-то отпустил царя в Ставку, просто растерялся. А эта поездка в Ставку и вызвала наибольшее общественное раздражение. И может быть – никакого бы ареста и не потребовали. (И – за что? И как некрасиво для Гучкова…)

А теперь, может быть, и выхода нет, да…

Переглядывались министры. Переглядывались молча.

И, может быть, прав Милюков: по сравнению с общими вопросами совершённой революции – неужели так важен этот отдельный частный вопрос?

Да ещё саднил в Гучкове изнеможительный спор с делегацией Совета, ещё он не успел тут рассказать министрам, – да и нужно ли? Когда он представил себе всю огромную неразбериху и растерянность в вооружённых силах – спорить ли было об аресте царя, да не принципиально, а больше из самолюбия, почему этот мальчишка, наглец Керенский, так дерзко действовал, не спросясь?

Но вот что… – всем им теперь было ясно видно -… какой же к чертям Николай Николаевич может стать теперь Верховным Главнокомандующим? И Совет не допустит, и общественное мнение не допустит, да и для самих уже нелепо – и к чему он нужен? Зачем за него держаться?

По своим военным владениям – Гучков нисколько в Николае Николаевиче не нуждался. Пусть пока и командует Алексеев. (Если не будет противиться чистке армии.)

Ну, тем более – остальное правительство не нуждалось в великом князе.

А он – уже выехал из Тифлиса, наверно.