Изменить размер шрифта - +
Так пронеслись, как в завороженном сне, – и очнулись теперь, после революции, когда пришло практически делить, и оказалось: три четверти земли и так уже у крестьян. А оно уже само не ждёт: оно, грозное, уже первыми дымами подожжённых помещичьих усадеб завиднелось то в одной губернии, то в другой. Да ведь и должно было полыхнуть, и должно было заклубиться, этого и следовало ждать!

Ах, что бы вам ещё потерпеть, мужички! Что бы вам потерпеть ещё один годок, ещё этот один последний годок – пока Временное правительство укрепится, кончит войну, созовёт Учредительное Собрание…

Нет, теперь-то они и не хотели подождать!

Что там кипело, в деревенской темени, даже представить было трудно, а предотвратить – нет сил никаких. И несколько дней назад Шингарёв разослал и воззвание к кооператорам: своим нравственным влиянием – не допустите погромов, поджогов, грабежей, истребления запасов! Хорошо ещё, что пламенные эсеры сегодня отступились от поджогов и разделов: теперь сами призывали крестьян ждать до Учредительного Собрания, а пока увеличивать хлебную продукцию, обсеменять неиспользуемые помещичьи земли. С этим и правительство было согласно: пустующие казённые и помещичьи земли обрабатывать без нарушения принципа собственности.

А сегодня пришла и тревожная телеграмма от московского сельскохозяйственного общества. Под вестями о начавшихся крестьянских беспорядках они тоже торопили: издайте срочное воззвание!

Да! И тут ничего не находилось срочней и действенней, чем прямое воззвание. И Шингарёв сразу начал его набрасывать. Но предрекать и обещать, в какую сторону земельный вопрос будет решён, – этого ни министр земледелия, ни Временное правительство не смели, это было бы неуважением к будущему Учредительному Собранию. Можно только писать, что вообще вопрос будет подготавливаться, вот начнётся разработка материалов.

И на сегодняшнем заседании правительства Шингарёв держал перед собой проект воззвания, ещё меняя и дописывая.

Заседание было на редкость нудное. Четверо министров прямо отсюда ехали на вокзал и мечтали отоспаться хоть в вагоне. Всё текло кредитование, все просили кредитов: внутренних дел – кредитовать пособия освобождённым каторжанам и ссыльным, юстиции – ещё полмиллиона также и лицам, покровительствующим освобождённым, путей сообщения – 15 миллионов на продолжение дороги до Кандалакши и покрытие перерасходов, просвещения – 2 миллиона на суточные и другие перерасходы, торговли-промышленности – 5 миллионов на перенос рысистых испытаний в провинцию…

И Терещенко важно кивал, кивал, записывал, нисколько не возражал, как будто деньги у него были немерянные.

Стал Шингарёв докладывать своё воззвание – волновался: ведь знаменательный исторический момент для России, либеральные круги впервые сами останавливают крестьянскую мечту!

Но министры не заметили ничего необычного. В той же дрёмной текучей манере согласились, без прений и поправок. А Некрасов, как проснувшись, сказал свежим голосом:

– Это идея! Я тоже такое воззвание напишу, от имени правительства. На станциях солдаты бесчинствуют – нет управы. Насильничают над железнодорожными служащими, переполняют поезда, – а если ось лопнет, да крушение? Напишу.

 

 

 

*****

 

 

ПОДУМАЕШЬ УМОМ – ГОЛОВУШКА КРУГОМ

 

 

*****

 

 

639

 

Жить оставалось только надеждой, что через месяц-два всё устоится, угомозится – и боеспособность армии восстановится. Но по всему, что капитан Клементьев видел в своей батарее и слышал из окружающей пехоты, – солдатское настроение, напротив, раскачивалось и стало такое переменное, что у офицеров опускались руки. За порывом тёплого разговора – тут же какая-нибудь дикая выходка или недоброе слово, до-слышанное.

Быстрый переход