А если ещё не унимался, то грозили арестом. Те – пугались, иногда скрывали и фамилию. (Да на Выборгской стороне уже и привыкли: там выступающих против Ленина просто бьют.) Один инженер выступил: „Ленин – не патриот!” – ему сейчас же: „Мы вынуждены составить протокол!” – и отвели на проверку в комиссариат.
Приёмы – грубые, конечно, не лучше царских, – ну а иначе и митинги эти развалятся, и всё тут. Без дисциплины – не обойтись.
И эти меры, как ни удивительно, вполне помогали: перед домом Кшесинской несогласные умолкали, а злая „Маленькая газета” Суворина так и признавалась читателям, что мимо этого особняка опасно ходить. Так и держитесь.
Иногда выступал с балкона и сам Ленин, не слишком часто, но с яростью: по маленькому балкону горячо метался, жестикулировал так перевесно, что кажется вот перевернётся через решётку. – „Не буду даже отвечать тем мерзавцам, которые кричат, что я подкуплен Германией! А мы проливаем кровь за английскую и французскую буржуазию! Говорит же Милюков: у нас общие цели с союзниками!…” Или напрямую так: „Можно отбирать, что буржуи украли у вас. Временное правительство – банда кровопийц, власть должна быть у Совета.”
Всех, и Сашу, поражала эта крайность выражений. Может быть, Ленин терял равновесие мысли, так весь отдавался речи? И такой ещё жест у него появился: поднимать сжатый кулак.
Вчера, в воскресенье, собирали демонстрацию, идти против союзных посольств, примыкали и анархисты, – но сильный наряд милиции задержал на Троицком мосту.
А сама по себе боевая эта обстановка заражала Сашу и он участвовал в ней авторитетом своего военного вида и поведения. (Поручили ему и связь со 180 полком, на Васильевском, там уже большевицкий комитет.) Он знал, что не только буржуазные газеты стали щетиниться против Ленина, что и в университете и на Бестужевских курсах идут о ленинской тактике горячие споры. Да, это всё не так сразу и не так ясно вмещается в голову, он уже испытал на себе. Но и усвоил уже от ленинского приезда, что, правда, Милюкова-Гучкова не отделишь от продолжения войны, нет. Да и увлекательность была в этом, и обещание победы: именно в той общественной размытости, раздёрганности, какая сейчас в Петрограде, – небольшая, но спаянная сила и с верной идеей конца войны отчего не могла бы и победить? Тут всё дело в направленном напоре. На Совещании Советов, говорят, высказывались, что Временное правительство – самозванцы. Конечно, безусловно. Ну а Исполнительный Комитет Совета – не такие же самозванцы?
И тогда – в чём меньше прав у ленинцев?
Саша был весь в порыве принять участие еще в одном великом движении, как он уже вложился в февральские дни.
Хотя, увы, слышал, будто его соратник по штурму Мариинского дворца ротмистр Сосновский оказался переодетый уголовник. Да неужели же?
8 (фрагменты народоправства – Петроград)
* * *
Кроме казаков, никто в Петрограде не отступился от „похорон жертв революции” – в России за тысячу лет первых похорон без креста и кадила: 900 тысяч ошеломленно поплелись совать невиданно красные гробы под оркестр в ямы. А казаки остались в казармах: совесть не позволяет хоронить без священников. Но уже на следующий день полилось беспокойство среди простонародья и солдат: „Ох, к беде! это – дьявол наущил так хоронить! Бог покарает.” И через день солдатские депутаты в Совете добились разрешения на панихиду. Позвали на Марсово поле причт из Спаса-на-Крови, отслужили.
А на Фоминой зачастили туда крестные ходы из разных церквей.
* * *
В марте дворники вовсе перестали счищать снег с улиц и не посыпали при гололедице. |