|
Ударная волна чудовищной силы обрушилась на них сверху. Смягченная двумя телами, находившимися между ним и эпицентром этого удара, она не сразу лишила Глеба сознания, и, падая, он еще не до конца понимал, что, собственно, произошло. Эхо от взрыва не затихало, напротив, оно становилось все сильней. Словно где-то в глубинах под замком ревел невидимый раненый зверь. Рев перешел в грохот. Теперь уже весь замок содрогался от подземных толчков — ходуном заходили стены. С потолка сыпались все новые обломки камней. Глеб из последних сил боролся с наплывающей дурнотой. Знакомый кисловатый привкус во рту и отсутствие чувствительности в руках говорили о серьезной контузии. Но он должен был встать, во что бы то ни стало он должен был подняться и довершить начатое. Он поднимал свое разбитое тело медленно, по частям, запрещая себе думать о боли. Перед глазами стоял плотный туман, все перед ним качалось, проплыло залитое кровью лицо Крушинского. «Потом, все потом — даже это». Сейчас их собственные жизни не имели никакого значения. Значение имела только чаша. Опрокинутая, она валялась на полу среди камней. Варлам просил его, если удастся, принести ему этой воды, чтобы лечить смертельно раненных воинов, как однажды вылечили его самого… Но судьба решила иначе, и он не жалел об этом. Он искал осколки красного сталактита, но их не было, похоже, красный камень полностью сгорел во время взрыва. Это было важно — это было важнее всего. Он должен был сделать все, чтобы Манфрейм не сумел восстановить источник мертвой воды. Но, кажется, тут все обошлось без него. Соприкоснувшись с настоянной на ненависти сталью гидровского меча, сам камень, рождавший мертвую воду, превратился в огонь. Не осталось ни одного самого маленького осколка, и не было больше Шагары… Наверху огонь был слишком силен… Так силен, что не осталось ни клочка одежды, ни рукояти меча. Опираясь о стены, шатаясь, Глеб продвигался туда, где лежала бутыль с эликсиром. Замок содрогался все сильней от подземных ударов, пол то и дело уходил из-под ног. Добравшись до ниши, Глеб крепко сжал в руках скользкий сосуд, теперь ему предстояло проделать обратный путь, к тому месту, где лежало разбитое тело Крушинского. Манфрейм несся по подземным коридорам, подгоняемый яростью и страхом, эти чувства, не посещавшие его долгие тысячелетия, казалось, лишили Черного рыцаря остатков рассудка. Манфрейм так торопился, что, миновав голограмму стены, забыл повернуть рукоятку, опускавшую сеть на логово Ламия, и голодная тридцатиметровая змея с головой собаки дождалась своего часа. Обед, который достался ей после долгих трехсот лет ожидания, оказался не слишком вкусен. Зато он казался достаточно объемным, и змею потянуло в сон, как это обычно бывает со змеями, полностью набившими свой желудок… Долгий сон продолжался, пока не закончилось действие эликсира и тело Манфрейма не превратилось в пыль в ее желудке, но к тому времени многое изменилось. Мир продолжал свое смещение в красную область спектра, началась долгая эпоха калиюги, но где-то там, на другом ее конце, на рубеже двадцать первого века впервые появилась надежда. ЭПИЛОГ Ничего не изменилось в московской квартире — разве что прибавилось пыли на полках да на том месте, где когда-то висела картина с Георгием Победоносцем, квадрат светлых обоев напоминал о происшедшем. Судя по календарю, он отсутствовал два дня. Глеб долго разглядывал в зеркале свое лицо и думал о том, как это кстати, что у него не осталось друзей. Не нужно будет ничего объяснять. Например, откуда седина в волосах. |
