Уткин поглядел на меня со значением. Я едва заметно кивнул. Вспомнилась сталкерская песня «Если хочешь быть отцом – оберни конец свинцом».

Годы, проведенные в Чернобыльской Зоне Отчуждения, научили нас тому, что «электромагнитные аномалии» – это такой вроде бы безобидный эвфемизм, за которым может скрываться любая смертоносная напасть. И стометровый столп всепожирающей плазмы, и ослепительно синий стилет миллионовольтного разряда, протыкающий метр железобетона с той же легкостью, с какой свет проходит сквозь воздух…

Впрочем, там же, в Чернобыле, мы твердо усвоили: на всякую аномалию найдется свой болт с обратной нарезкой…

Совсем забыл вам рассказать, куда же это мы на Ту-244 летели.

С рассветом нас подняли по тревоге в казармах особого спасательного расчета «Товарищ» МЧС РФ, расположенных на авиабазе Раменское.

(Что мы, бывшие охотники за артефактами, делали в этих казармах, спросите вы? Ответим: мы там спали. Потому что служба есть служба. А почему мы были на службе? Потому что рано или поздно всем сорвиголовам хочется зарплаты, соцпакета и военной ипотеки.)

Информации тогда, на рассвете, был минимум. Что-то стряслось в ЦИВЭ – Центральном Институте Высоких Энергий имени академика Зубоноса, который расположен близ села Троицкое под Екатеринбургом.

Ясно, что это «что-то» – не мордобой пьяных аспирантов, а пожар.

Также ясно, что и не обычный пожар. Ведь на Урале своих пожарников навалом. Если почему-то начальство решило разбудить нас – элитный отряд спасателей МЧС центрального подчинения – и гнать через полстраны новейшим сверхзвуковым транспортником, значит, дело пахнет керосином…

Так и оказалось.

Вскоре Воловик сообщил, что есть погибшие: шесть сотрудников ЦИВЭ. Кроме того, местоположение еще девятнадцати человек не установлено. Часть из них, вероятнее всего, погибла. Кто-то – лежит под завалами, отрезан от внешнего мира очагами горения. И вот среди этих-то несчастных числится мировое научное светило, лауреат Госпремии, физик-экспериментатор Номер Один профессор Тимофей Аркадьевич Перов.

– Начальство рычит, требует спасти этого Перова первым. И в скорейшие сроки, само собой, – сказал Воловик, сделав каменное лицо.

Было видно, что просьбу начальства он лично считает по меньшей мере этически сомнительной, но донести ее до подчиненных – его обязанность.

– А «скорейшие сроки» означают, что времени на посадку и марш к месту аварии у нас нет. Мы десантируемся парашютным способом.

«Чего-о-о-о?!!» – переспросили у командира наши квадратные глаза.

Что же до восьмиугольных очей медиков, то они и вовсе вопили о немедленном, досрочном уходе из рядов МЧС по собственному желанию. К черту соцпакет, ипотеку, мама, роди меня обратно!

– Парашютным способом, – повторил Воловик и специально для медиков пояснил:

– Бояться тут нечего. Ни за какое кольцо вам тянуть не придется. Займете отсеки для носилочных раненых в инженерных танках. Пристегнетесь, и… И – всё. За все перемещения в воздухе десантируемого поддона с танком будет отвечать многокупольная парашютная система, которой управляет бортовой компьютер.

– А как мы узнаем, что приземлились? – спросил интерн, похожий на цыпленка из супермаркета, которого десять минут назад положили в раковину размораживаться.

– А вы что-нибудь еще глупее не могли спросить?! – рявкнул Воловик и отправился в кабину самолета согласовывать с летунами координаты точки сброса.

Зловещее это было зрелище: горящий в тумане еловый лес.

Чад, дым и гарь смешивалась с испарениями серых, осевших по весне сугробов, и было уже не разобрать: где небо, где лес, где земля.