— Не придет, — уверенно хмыкнул кузнец. — Не до того будет.

Он, верно, знал что-то такое, о чем пока не догадывался Андрей, знал, но не говорил — наверное, не считал нужным.

Начинающийся день быстро вступал в свои права: одна за другой гасли звезды, потускнела луна, и вот уже блеснул, заглянув в щель, первый луч солнца.

И тут же раздались крики, кто-то забегал, заорал… что-то заскрипело…

— Они перетаскивают пушки! — Жауме неожиданно выругался. — Подлая кастильская сволочь! Этого нельзя допустить, друг, иначе погибнет много наших.

— Кого-кого погибнет?

— Потом объясню, — кузнец сплюнул и, подняв глаза, спросил: — Ты со мной?

Громов улыбнулся:

— Конечно!

— Тогда знай, что тебя могут убить.

— Меня… нас могли и повесить. Смерть от пули или меча лучше, чем от веревки.

— Клянусь святой Эулалией, ты сейчас славно сказал!

Засмеявшись, каталонец припал глазами к щели, то же самое поспешно проделал и Андрей, увидев, как около пушек суетились солдаты, одетые кто во что горазд и таким же образом вооруженные — у кого-то имелся палаш, кто-то, припав к тяжелому лафету, бросил на землю пику, кто-то прислонил к дереву тяжелый мушкет, у большинства же, похоже, никакого огнестрельного оружия не имелось, впрочем, для обороны вполне хватало и пушек.

Командовал всеми высокий кастилец в темно-синем кафтане, с искаженным от ярости лицом. Изрыгая проклятия, он размахивал шпагой, время от времени подбадривая своих солдат увесистыми пинками:

— Быстрее! Быстрее, шваль!

Несчастные солдатушки торопились, как могли — однако выходило плохо. Если двенадцатифунтовые орудия (вес — около тонны) еще получалось как-то переместить, то уже о двадцатичетырехфунтовых, весивших больше трех тонн, речь, похоже, не шла, несмотря на все неистовство командира.

«Двадцать четыре фунта, — подумал Андрей. — Стандартное орудие фрегата или даже линейного корабля. Интересно, зачем они их разворачивают? В городе что-то произошло?»

А солдаты уже прочищали стволы банниками, закладывали пыжи и заряд, вот запалили фитили, кастилец в синем кафтане поднял вверх шпагу.

— Нет! — воскликнул кузнец. — Мы не дадим им выстрелить. Слава свободной Каталонии!!!

С этим словами он выскочил из-под эшафота, словно черт из бутылки, и Громов без колебаний последовал за ним. Жауме схватил чье-то копье, Громов — мушкет, оказавшийся не заряженным… Пришлось действовать прикладом — в-в-ух!!!

Ближайшие расчеты тут же разбежались по сторонам, видать, не поняли, что нападавших всего двое!

Что они при этом кричали, Андрей, естественно, не понимал, но догадывался.

— Мятежники! Проклятые каталонцы!

Ругающийся командир в синем кафтане и со шпагой в руке неожиданно оказался перед Громовым, и тому, несомненно, пришлось бы туго, если б не помощь Жауме, метнувшего в «кастильскую сволочь» пику, а затем — и банник.

От пики кастилец увернулся, а вот банник едва на угодил ему в голову, задев плечо и вызвав кучу проклятий, в немалой степени под влиянием которых солдаты пришли в себя и принялись окружать беглецов, щетинясь алебардами и палашами. Кое-кто уже тащил мушкет…

Беглецы встали спина к спине, готовясь подороже продать свои жизни.

— Ты верно сказал, друг Андреас, — сквозь зубы промолвил кузнец. — Лучше принять смерть от пики, пули или палаша, чем от веревки. Нам с тобой терять нечего… А ну подходите, подлые кастильские псы! Кому первому проломить башку?

Жауме угрожающе взмахнул банником… И в этот момент откуда-то снизу послышались торжествующие крики.