— Коллеги в Чикаго говорят, — начал он, после того как я вошел в его кабинет, — что вы хотите работать в Восточной Европе, так? Я многих встречал в «Би-Си-Джи», но вы первый, кто интересуется работой в этом регионе.

— Так и есть, хотите верьте, хотите нет.

— Почему?

Я рассказал ему историю своего деда: о его жизни в Москве, об участии в президентских выборах, о том, как он стал олицетворением коммунизма в Америке.

— Я тоже хочу заняться в жизни чем-то интересным. Хочу, чтобы работа имела смысл и отражала мой характер, — сказал я.

— Ну, коммунистов у нас в «Би-Си-Джи» точно не бывало. — Он подмигнул и затем продолжил, уже серьезно: — Прямо сейчас у нас нет проектов в Восточной Европе, но вот что я тебе скажу: иди работать к нам, и я обещаю, что первое же дело, которое мы получим в Восточной Европе, будет твоим, так?

Он вставлял это свое «так» чуть ли не после каждой фразы, и это немного походило на тик.

Не знаю почему, но Джон мне понравился. Я с радостью принял его предложение и вот так запросто стал первым сотрудником восточноевропейской команды «Би-Си-Джи».

В августе 1989 года я перебрался в Лондон и с двумя сокурсниками по Стэнфорду, тоже приехавшими сюда на новую работу, снял небольшой домик в Челси. В первый понедельник сентября, испытывая сильное волнение, я запрыгнул в метро и отправился на работу в «Би-Си-Джи», полный решимости взяться за Восточную Европу.

Вот только никаких дел в этом регионе не наблюдалось. Во всяком случае, пока.

Спустя несколько месяцев, 10 ноября, я сидел со своими стэнфордскими приятелями в нашей крошечной гостиной и смотрел телевизор, и тут будто земля ушла из-под ног. Телекомментатор объявил о падении Берлинской стены! Жители Восточной и Западной Германии, кто с кувалдой, кто с ломом, кто с киркой, с обеих сторон обступали годами разделявшую их стену и крушили ее, не оставляя камня на камне. Затаив дыхание, мы смотрели, как на наших глазах творится история. Через несколько недель произошла Бархатная революция в Чехословакии — там тоже пало коммунистическое правительство.

Это был эффект домино, стало очевидно, что уже совсем скоро вся Восточная Европа вырвется на свободу. Мой дед был главным коммунистом в Америке, а я в свете последних событий мирового масштаба решил, что стану главным капиталистом в Восточной Европе.

Мой звездный час наступил в июне 1990 года, когда в дверях моего кабинета показался Джон Линдквист и без предисловий спросил:

— Билл, это ведь ты хотел в Восточную Европу, так?

Я кивнул.

— Отлично. Всемирный банк ищет консультантов по реструктуризации для проекта в Польше. Тебе надо составить план вывода из кризиса одного польского автобусного завода, который испытывает финансовые затруднения, так?

— Хорошо, но я раньше не составлял таких предложений. С чего мне начать?

— Спросишь у Вольфганга.

Вольфганг… Мурашки забегали по коже от одного упоминания его имени.

Вольфганг Шмидт, австриец лет за тридцать, был менеджером и непосредственно руководил работой нескольких подразделений «Би-Си-Джи». Он считался одним из самых тяжелых начальников в лондонском отделении. Ему доставляло удовольствие кричать на своих сотрудников и заставлять их работать по ночам. Ходили слухи, что он вытрясал всю душу из начинающих специалистов. У него был такой скверный характер, что никто не хотел работать под его началом.

Но если я действительно хочу попасть в Польшу, то придется работать в подчинении у Вольфганга.

В его кабинете я раньше не бывал, но знал, где он находится. Это знали все, хотя бы для того, чтобы обходить его стороной.