Слушание по нашему делу началось одиннадцатого марта в Тверском суде. Председательствовал судья Игорь Алисов. Ни семья Магнитского, ни я не принимали участия в этом процессе, так что суд назначил нам государственных защитников против нашей воли. Когда адвокаты по назначению осознали, с чем им придется иметь дело, оба подали самоотвод, но им пригрозили лишением адвокатского статуса.

Все западные правительства, парламенты, средства массовой информации и правозащитные организации рассматривали происходящее как возмутительное попрание основ правосудия. Начало слушания повергло всех в недоумение — прокурор несколько часов кряду что-то бубнил перед пустой клеткой.

Всех удивляло, зачем это понадобилось Путину. Международному имиджу России был нанесен колоссальный урон, а выгода от затеи казалась небольшой. Никто не сомневался, что я не отправлюсь в российскую тюрьму по окончании процесса, а Сергея уже не было в живых.

Но своя извращенная логика в этом все же была. В представлении Путина, имея судебный приговор против нас с Сергеем, его эмиссары могли затем обращаться к европейским государствам, которые рассматривали собственные версии закона Магнитского, и порицать их вопросом: «Как можно принимать законодательный акт, названный именем преступника, осужденного российским судом? Как можно слушать его защитника, осужденного за то же преступление?»

Неудобные детали о том, что Сергей был убит в СИЗО три года назад, после того как раскрыл многомиллиардную коррупцию в высших эшелонах государственной власти, Путин просто сбрасывал со счетов.

Где-то посередине судебного процесса возникла заминка, когда оба государственных защитника в знак протеста просто перестали появляться в суде.

Я не знал, что и думать. Поскольку результат этого спектакля был заранее известен и контролировался Путиным, едва ли адвокаты действовали по своей воле. Я начал подумывать, что Путин таким образом пытается изящно уйти с этого позорного шоу, которое сам же инициировал.

Но нет, он не собирался пасовать, а, наоборот, поднял ставки. Двадцать второго апреля российские власти объявили меня в розыск, предъявив еще одно обвинение по новому сфабрикованному делу.

Как бы драматично это ни звучало и как бы на это не рассчитывал Кремль, меня это не вывело из равновесия. В Великобритании меня ни за что не арестовали бы, так как английское правительство уже признало российский процесс нелегитимным и отклонило запросы российских органов. Я не могу себе представить, что цивилизованная страна поступит иначе, так что, невзирая на назойливый шум со стороны российских властей, продолжил заниматься правозащитной деятельностью.

В середине мая меня пригласили выступить с речью на Форуме свободы, проходившем в Осло — своего рода Давосе правозащитного движения. В день мероприятия, когда я вот-вот должен был выйти на сцену перед аудиторией в триста человек, я взглянул на смартфон и увидел срочное сообщение от помощницы с указанием «Интерпол». Я прочел: «Билл, с нами только что связался N. Он получил ориентировку Интерпола о вашем аресте! Документ в приложении. Срочно перезвоните в офис!»

Открыв PDF-файл, я убедился, что российские власти обратились-таки в Интерпол.

Буквально через несколько секунд меня пригласили на сцену. Я заставил себя улыбнуться и следующие десять минут, как много раз до этого, рассказывал историю о России, о Сергее и о себе. Во время выступления мне удалось не думать об Интерполе, но сразу после аплодисментов я поспешно вышел в коридор и позвонил адвокату в Лондон. Она объяснила мне значение этого уведомления: при пересечении границы меня могут арестовать. Каждое государство, которое я посещал, могло принять собственное решение, как реагировать на предписание международного ордера.

Ситуация была довольно неопределенной, ведь я находился в Норвегии — стране с превосходной репутацией в отношении защиты прав человека, но при этом с общей границей с Россией.