|
Мальчик сидел в корзине с безмятежным видом, без тени страха и покрасневшим от ржавчины лезвием поломанного серпа строгал белый ивовый прутик. От усилий он поджимал губы, а из корзины то и дело вылетали тонкие закрученные стружки. Во внешнем виде этого мальчика была какая-то притягательная сила, и, расспрашивая его родителей о том, что происходит в Сяньшуй, дедушка не мог собраться с мыслями и оторвать взгляд от сосредоточенных движений строгающего прутик ребёнка и огромных ушей, символизирующих счастье. Родители мальчика наперебой рассказывали, что творят японцы в деревне. Им самим удалось вырваться исключительно благодаря сыну, который со вчерашнего дня начал капризничать и плакать, уговаривая родителей поехать проведать бабушку по материнской линии, и они ни увещеваниями, ни угрозами не могли заставить его успокоиться. В итоге они согласились, сутра пораньше приготовили осла и, когда к востоку от деревни раздались первые взрывы, бежали из Сяньшуй, а за их спинами японцы уже окружали деревню со всех сторон. Другие беженцы тоже рассказывали истории о счастливом спасении. Дедушка расспрашивал о Ласке и дочери, однако в ответ беженцы в ужасе мотали головами и бормотали что-то невразумительное. Мальчик в корзине перестал строгать прутик, сложил руки на животе, поднял голову над краем корзины, закрыл глаза и обессиленно спросил:
— Что встали? Смерти ждёте? Родители ребёнка остолбенели, словно бы размышляя над провидческими словами сына, и внезапно опомнились. Мать бросила равнодушный взгляд на дедушку, а отец хлопнул осла по заду, после чего все крестьяне словно бездомные псы или рыбы, вырвавшиеся из сетей, торопливо двинулись вдоль улицы. Дедушка проводил их взглядом, особенно ушастого ребёнка. Предчувствия его не обманули — спустя двадцать лет маленький ублюдок и впрямь стал злым духом на грешной земле дунбэйского Гаоми. Дедушка бросился в западный двор, вскрыл стену и поискал маузер, но тщетно. Там, куда он сунул оружие, остался лишь след. Дедушка обернулся, и взгляд его поймал бабушкину презрительную улыбку. Выражение её лица было мрачным, кончики тонких изогнутых бровей опустились, губы скривились. — Где маузер? Уголки губ поползли наверх, она наморщила нос и фыркнула, выпустив две струйки холодного воздуха, а потом повернулась к дедушке боком и принялась обметать постель на кане метёлкой из куриных перьев. — Где маузер? — завопил дедушка. — Чёрт его знает, где там этот твой маузер! — ответила бабушка, покраснев и уже практически стегая метёлкой ни в чём не повинную постель. — Отдай маузер, — с трудом сдерживая тревогу, попросил дедушка. — Японцы окружили Сяньшуй, мне нужно проведать Ласку и ребёнка. Бабушка сердито развернулась: — Ну так вали! Моё-то какое дело? — Отдай маузер! — Я не знаю, где твой маузер, так что нечего с меня требовать! Дедушка подскочил к ней: — Ты что, украла маузер и подарила Чёрному Оку?! — Да, подарила! А ещё я с ним спала! И мне было приятно и радостно! Я получала удовольствие! Дедушка, оскалился, сжал руку в кулак и дал бабушке прямо в нос, да так, что потекла чёрная кровь. Бабушка вскрикнула от боли и рухнула на пол, но стоило ей подняться, как дедушка нанёс второй удар, на этот раз по шее. Удар был такой силы, что бабушка отлетела на несколько метров и упала на спину в углу. — Шлюха! Потаскуха! — Дедушка от бешенства скрежетал зубами. В его крови забурлила, словно отравленное вино, обида, нанесённая несколько лет назад. Дедушка вспомнил, какой жуткий стыд испытал, когда Чёрное Око одним ударом опрокинул его на землю, вспомнил, сколько раз представлял себе, как бабушка стонет, тяжело дышит и похабно кричит под Чёрным Оком. Внутренности превратились в клубок змей, его бросило в жар, словно опалило солнце в разгар лета. |
