|
Может, они абсолютно не захотят вмешиваться? Да и они по большому счету опасны только возможностью вызвать подмогу. Я имею в виду, что‑нибудь летающее. Наша техника почему‑то последнее время с трудом производит подсчет находящейся в готовности авиации. Разброс боеготовых сил вопиюще странный. Почему‑то с наибольшей вероятностью в Оранжевой Республике вообще ничего не боеготово. Что‑то тут не так. Вероятно, спутники, которыми мы пользуемся, контролирует какая‑то контрразведывательная программа. На мой взгляд, мы представляем малый интерес для боевых вертолетов. (Снова подчеркну, это мое частное мнение.) Понятно, в случае отхода трансваальцы не заплатят нам ни рэнда. А отход придется начинать все равно — эти бродячие бушмены пройдут прямо через нас. В случае, если “Ахернар” обнаружат, против нас окажутся еще и они. А в варианте боя на два фронта у нас кризис с боеприпасами через двенадцать‑пятнадцать минут. Предлагаю голосовать. Мы этого никогда не делали, но сейчас такой случай. Я в сомнении. Давайте быстрее, я тут на экране фиксирую ваши ответы. Табло вывожу на всех, дабы не думали, что я вас где‑то обвел. Ну что, готовы? Нерусским все ясно? Наши‑то по генетической привычке голосовать умеют.
И они, весь отряд, разместившийся на позиции, приступили к голосованию. Полный идиотизм с точки зрения любого профессионального военного. Но может, хитрый Потап Епифанович заранее просчитал вероятность выбора? Вполне допустимо. В общем, неизвестно, что повлияло на голосование. Возможно, последнее беспроигрышное сражение, а может быть, непривычная ответственность и боязнь показать себя трусом. Кто ж поверит, что командир не зафиксирует, за что конкретно отдал голос каждый. И они остались на позиции единогласно. Может, все прикинули, что, расстрелявши боезапас, будет легче уносить ноги? Как теперь узнать? Регистрировалось только прикосновение к клавише, а не внутренние сомнения. До телепатического контроля технике две тысячи тридцатого было еще далеко.
23
Твердый грунт
Бой 2030‑го не требовал от командира отточенной резкости голоса. По крайней мере не в реальной обстановке. Все маты‑перематы учебных атак упорхнули в закутки памяти, туда, где хранится курсантская юность. Нет смысла напрягать глотку. Мало того, что выдашь свое местонахождение и вообще существование противнику, так еще никто тебя не услышит. Ибо под кевларовыми шлемами — толстые изолирующие наушники. Они нужны всем, не только гранатометчикам, которые после пары выстрелов становятся как чумные. Доподлинно неясно, хотя, в общем, понятно, отснято и зафиксировано камерой микросамолета, что имеется на вооружении у противника. Но мало ли что в суматохе пальбы он применит раньше и конкретно по вам? Будет ничуть не лучше, если при взрыве чужой гранаты кевларовая кожа спасет от осколков, но хлопок взрыва травмирует перепонки. И потому все команды, как обычно, через нашлемный цветной микролазер прямиком в левый зрачок. Режима два — фоновый и замещающий. В дневном бою обычно фоновый, дабы через виртуальное изображение обозревать раскинувшуюся впереди реальность. В ночном — можно и замещающий, но и то в особых случаях. Ну, главный глаз войны — правый, — тот покуда полностью свободен от виртуальной навязчивости. Его задача по первому требованию фиксироваться на оптике прицела. Но, конечно, вполне может быть, что там, у все‑таки нарвавшихся на засаду бушменов, командирская глотка ценится по‑прежнему, как века и тысячелетия назад. Но мы, господа “переносчики”, совсем не виновны в вашем технологическом отставании. Действуем мы не полностью по своей воле, хоть и после предварительного добровольно‑принудительного голосования. Однако хоть у возвращающихся с “ратных подвигов” зимбабвийцев и радостно на душе от разгрузившихся яичников и боеприпасов маленько поубавилось, так что идти, по идее, легче, но ведь они понабрались в несчастной, безымянной деревне всяческого добра. |
