Она написала: «Обри Уиттакер, чем ты зарабатывала на жизнь?»

Однако по соблазнительным нарядам и содержанию обнаруженного в сумочке календаря в кожаной обложке – множеству встреч со множеством людей, обозначенных только инициалами, шифрованным записям на полях, телефонным номерам повсюду – Мерси заподозрила, что профессия Обри была одной из древнейших. Коробка с огромным количеством презервативов, которую Саморра нашел возле пары высоких кожаных сапог в шкафу, подтверждала это.

Всего девятнадцать лет, и уже настоящая профессионалка.

Кровать была аккуратно застелена. На тумбочке возле нее лежала раскрытая Библия. На одной стене спальни висело распятие.

Саморра пристально посмотрел на Мерси. У жены Саморры, с которой он недавно вступил в брак, два месяца назад обнаружили опухоль мозга; с тех пор его лицо с резкими чертами, некогда лукавое, обаятельное, приобрело выражение все нарастающей покорности судьбе. Мерси беспокоилась о нем, но считала, что знает его не настолько хорошо, чтобы расспрашивать или навязываться. Чем крепче забор, тем лучше соседи, а забор Саморры казался безупречным: он не говорил почти ничего ни о чем. Мерси хотела побеседовать с кем-нибудь из врачей по этому поводу.

– Я видел ее вчера, – сказал Саморра.

У Мерси екнуло сердце.

– Вчера? Где?

– Кое-кто из отдела нравов сидел с ней в баре Педро. Я решил, что это проститутка, с которой они хотят наладить контакт. Сел за стойку, взял пиво и ни о чем не стал спрашивать.

– Кто именно из отдела нравов?

– Кати Хьюлет и твой рослый белокурый друг.

– Майк?

– Да. Майк Макнелли.

– Будь я проклята!

– Мы все прокляты.

– Ладно, пойдем к соседу.

По пути Мерси спросила Линду Койнер, не нашли ли они гильзу.

– Пока нет, – ответила та. – Но если она здесь, отыщем.

* * *

Соседа звали Александр Коутс. Он жил поблизости, через три дома. Одет был в мешковатые нейлоновые брюки с резинками у лодыжек, майку с низким вырезом и красный шелковый халат. На ногах новые кроссовки. Короткие седые волосы с острым выступом на лбу, аккуратная серебристая бородка, большие серые глаза. Он предложил им присесть. В камине над керамическим бревном шипело газовое пламя. Мерси ощутила знакомый запах марихуаны, приглушенный цветочным аэрозолем.

– Я просто раздавлен случившимся, – произнес он. – Обри была такой замечательной девушкой. Молодой, любезной и... пожалуй, можно сказать, сбившейся с пути.

– Давайте начнем с того, что вы слышали и видели, – предложила Мерси.

Коутс взглянул на Саморру:

– Подать вам кофе, какао, чего-нибудь еще?

– Нет.

Коутс вздохнул и, глядя на огонь, заговорил. Вечером он был дома один. Около половины девятого услышал шаги по деревянной дорожке наверху, потом стук в дверь – к Обри Уиттакер, в двадцать третий дом. Через несколько секунд дверь закрылась. Ничего не последовало, но в начале одиннадцатого дверь Обри захлопнулась снова, и раздались удаляющиеся по дорожке шаги.

– Как вы узнали, что то была дверь ее дома, а не двадцать второго или двадцать четвертого? – спросила Мерси.

– Я прожил здесь восемнадцать лет. Прислушивался к тому, как многие люди приходили и уходили. Вы понимаете.

Да, Мерси понимала. Потому что догадывалась, что представляет собой Александр Коутс. «Ты дожидался многих приходивших сюда мужчин, – подумала она. – Прислушивался к их шагам, задавался вопросом, какие они.