Получается, что сейчас… Она там? Моя баба Нюра, только не суровая седая старуха с черной тростью, а молодая девка. Сколько ей было в сорок первом? Девятнадцать?

Опа… По спине пробежали мурашки.

Прямо откровение за откровением меня с недосыпа накрывает. Или, как там модно сейчас среди всяких инфоцыган выражаться? Инсайт за инсайтом…

Накрыло что-то настолько сильно, что я снова нашел кочку помягче и присел.

Бабушка всегда жила одна. Никакого деда рядом с ней никогда не было, а на мои детские расспросы о нем она только шикала, грозила пальцем и огрызалась, что это не моего ума дело.

Потом уже, когда мне было лет одиннадцать, я подрался со Славкой Батраковым, сыном директора клуба. Не помню, из-за чего была драка, но нос я ему расквасил. И он прогундел, что я такой злой, потому что фашист, как и мой дед. Вытрясти из него много подробностей мне не удалось, просто его бабушка говорила соседке, что все знают, что Нюрка в войну с фашистом путалась, вот поэтому у нее и дом огромный, и еды всегда было вдоволь, и вообще.

Я закусился и даже провел целое расследование.

Очень уж мне хотелось, чтобы то, что сказал Славка, оказалось враньем. Но хрен там угадал. Его бабушка говорила чистейшую правду. И отцом моего отца был вовсе не капитан дальнего плаванья и не космонавт, улетевший на Марс на секретном космическом корабле. А самый что ни на есть настоящий фашист. С замысловатым именем Анхель Вольфзауэр. Я нашел в бабушкином альбоме с фотографиями черно-белую карточку, на которой она, высокая, красивая и смеющаяся стоит рядом с парнем в серой рубахе с закатанными рукавами. Только лицо парня было затерто. Будто по карточке долго и старательно возюкали чем-то острым. Я решил тогда, что это он и есть.

Я ни с кем об этом потом не разговаривал, даже с родителями.

Но… Это что же получается? Мой дед сейчас где-то здесь? И он легко мог оказаться одним из тех трех фрицев, которых я вчера положил, когда Наташу спасал?

Нет-нет, там никакого Анхеля не было. Там были Ганс, Йохан и Макс…

А если я его убью ненароком, тогда что? Мой отец не родится, и сам я тоже исчезну? Растворюсь в воздухе, как тот Марти Макфлай? Так что ли получается? Охренеть!

Я встал и побрел, раздавленный новым открытием. Это что получается? Теперь прежде чем фашика замочить, я у него имя спрашивать каждый раз должен? Что бы пращура своего на тот свет не отправить и генетику не прервать? Дела, блин…

— Стоять! — прохрипел чей-то голос.

В думках я и не заметил, как из чащи прямо передо мной вырос бородатый мужик с двустволкой и в брезентовом плаще до пят. Это что еще за хрен с горы? Явно не партизан.

— Руки подыми! Ну! — тряхнул охотничьим ружьем «лесовик».

Глава 6

— Спокойно отец, — я задержал дыхание, примериваясь к трофейному «ТТ», что болтался у меня на поясе. — Русский я. Свой…

Кобура расстегнута, патрон в патроннике, курок на боевом взводе. Только ствол выхватить и вскинуть. Но… Не успею. Если дед пальнет дуплетом, да еще и если картечь у него заряжена, то даже целиться с такого расстояния особо не надо. В решето меня в миг превратить, прежде чем за пистолет схвачусь. И морда у него хмурая и решительная, как у Герасима перед утоплением собачонки. Того и гляди, шмальнет и как звать не спросит.

— Вижу, что не немчура, — проворчал незнакомец. — Морда у тебя самая, что ни на есть нашенская, слишком правильная. Потому и пристрелю тебя на месте, дернись только.

— За что, отец? — я поднял руки и соображал, на чьей-же все-таки стороне «Герасим».

Похоже, что не на нашей, раз на мушку русских берет. Только на полицая он не очень похож. Те с повязками белыми ходили, с карабинами и прибалтийским акцентом (хотя здесь с русским говором).