Недопустимо, чтобы гражданин угрожал равенству; но уж совсем нетерпимо, когда равенство пытается запретить иностранец. Если бы Франция не кормила французских солдат, ей вскоре пришлось бы кормить австрийских; и было бы совсем глупо, если бы, доверив свою судьбу солдатам, Франция отвергла бы лучшего французского солдата на том основании, что он не очень-то француз.

Считаем ли мы Наполеона героем, спасшим страну, или тираном, нажившимся на сверхнапряжении страны, нам должно быть совершенно ясно: кто создал войну, создал и военачальника, кто попытался сокрушить республику, тот и создал империю. И Фокс выступал против нее куда резче, чем те английские педанты, которые обвиняли его в отсутствии патриотизма; он бросал обвинения правительству Питта за вступление в антифранцузский альянс и тем самым сдвигал общественное мнение в пользу воюющей Франции.

Прав он был в этом или нет, но он всегда готов был признать – Англия не первой вцепилась в глотку молодой республики. Кое-кто в Европе куда определеннее и мрачнее возмутился против нее. Кто же это был, кто начал войну и создал Наполеона? Существует только один возможный ответ – немцы. Так начинался второй акт падения Англии до уровня Германии.

Очень существенное замечание: «немцы» – это уже все немцы, так же, как и сейчас. Дикость Пруссии и глупость Австрии отныне вместе. Безжалостность и бестолковость встретились, неправота и недомыслие расцеловались, соблазнитель и соблазненный заключили друг друга в объятия. Великая и добрая Мария Терезия была уже стара, а ее сын оказался философом, учившимся у Фридриха; еще была дочь, которой повезло чуть больше – она сложила голову на гильотине. Конечно, ее брат и другие родственники не могли это одобрить, но сам инцидент произошел уже после того, как германские державы набросились на юную республику.

Людовик XVI еще был жив и даже оставался формальным правителем, когда первые угрозы пришли из Пруссии и Австрии – обе державы требовали повернуть вспять освободительное движение французов. Трудно отрицать, что объединенные германцы решили уничтожить реформы, а не только революцию. Роль, которую во всем этом играл австрийский император Иосиф, оказалась символичной.

Он считался просвещенным деспотом, а это худшая разновидность деспота. Он был столь же антирелигиозен, как Фридрих, но не так отвратителен и не так забавен. Старую и добрую австрийскую династию, где Мария Терезия была любящей матерью, а Мария Антуанетта не очень образованной дочерью, отодвинул в сторону молодой человек, самостоятельно научившийся прусской эффективности. Но компас уже показывал на север. Пруссия была готова стать капитаном германцев «в сияющих доспехах», а Австрия – ее верным секундантом.

Однако существовала громадная разница между Австрией и Пруссией, которая проявлялась тем ярче, чем сильнее юный Наполеон вбивал клин между ними. Если коротко, то Австрия неумело и грубо заботилась о Европе. Пруссия же не заботилась ни о ком, кроме Пруссии. Австрия – не нация, не так-то просто найти Австрию на карте. Но Австрия была своего рода империей – Священной Римской империей, которая так и не осуществилась, хотя расширялась и казалась почти реальной. Она чувствовала себя лидером не нации, но наций, пусть и расплывчато-патриархальных. Она чувствовала себя увядающим Римом, который уже отозвал свои легионы из Британии и Парфии, но полагал, что им вполне естественно находиться там, как естественно им находиться на Сицилии или в южной Галлии.

Я не буду утверждать, что престарелый Франц Иосиф представляет себя императором Шотландии или Дании, но я уверен, что если бы он управлял шотландцами и датчанами, это выглядело бы не более странно, чем то, что он управляет венграми и поляками.