«Нам еще очень многое неизвестно о передвижениях людей до писаной истории, – говорил мне Алан Торн, с которым я познакомился в Канберре. – Известно ли вам, что когда в XIX веке антропологи впервые попали в Папуа – Новую Гвинею, то в горах во внутренней части страны, в одном из самых труднодоступных мест на Земле, обнаружили людей, выращивавших сладкий картофель. Родина сладкого картофеля – Южная Америка. Так каким образом попал он в Папуа – Новую Гвинею? Мы не знаем. Не имеем ни малейшего представления. Но что несомненно, так это то, что люди передвигались весьма уверенно, и происходило это дольше, чем было принято считать, и почти наверняка они обменивались знаниями, а также генами».

Проблема, как всегда, в наличии или отсутствии ископаемых останков. «В мире очень мало мест, хотя бы мало-мальски пригодных для длительной сохранности человеческих останков, – говорит Торн, мужчина с седой эспаньолкой, пристальным взглядом, но дружелюбной манерой держаться. – Если бы не редкие плодоносные участки вроде Хадара или Олдувая в Восточной Африке, нам было бы известно ужасно мало. Вся Индия дала лишь останки человека примерно возрастом около 300 тысяч лет. Между Ираком и Вьетнамом – а это расстояние примерно в пять тысяч километров – нашли всего два: того самого из Индии и неандертальца в Узбекистане, – ухмыляется он. – Не сказал бы, что это ужасно много для работы. Получается, что налицо всего несколько продуктивных участков, вроде Большого разлома в Африке и Мунго здесь, в Австралии, и очень мало между ними. Неудивительно, что палеонтологам трудно связать между собой эти отдельные точки».

Традиционная теория миграции людей, которой все еще придерживается большинство специалистов в этой области, сводится к тому, что люди рассеивались по Евразии двумя волнами. Первая, состоявшая из Homo erectus, покинула Африку удивительно скоро – почти сразу, как они стали видом, – начиная почти с двух миллионов лет назад. Потом по мере оседания в различных регионах эти ранние эректусы эволюционировали в характерные разновидности – в яванского и пекинского человека в Азии и в гейдельбергского человека и, наконец, в неандертальца в Европе.

Затем где-то более ста тысяч лет назад на африканских равнинах появился вид более сообразительных и ловких существ – наших предшественников – и стал распространяться второй волной. Согласно этой теории, куда бы ни приходили эти новые Homo sapiens, они вытесняли своих более тупоумных, менее искусных предшественников. Как они это делали – всегда было предметом споров. Следов массовых кровопролитий никогда не находили, так что большинство авторитетов считают, что новые гоминиды просто оказались более успешными конкурентами. Хотя, возможно, сказались и другие факторы. «Возможно, мы наградили их оспой, – предполагает Таттерсолл. – Нельзя сказать ничего определенного. Бесспорно одно – мы теперь здесь, а их нет».

Эти первые современные люди – существа на удивление призрачные. Довольно странно, но мы знаем о себе меньше, чем почти обо всех других линиях гоминидов. Весьма необычно, отмечает Таттерсолл, «что самое последнее крупное событие в эволюции человека – появление нас как вида – пожалуй, является самым малоизвестным». Нет даже полного согласия в том, к какому времени относятся первые ископаемые остатки подлинно современного человека. Многие книги относят их первое появление к ста двадцати тысячам лет тому назад, имея в виду останки, найденные на реке Класис в Южной Африке, но не все согласны с тем, что они принадлежали полностью современным людям.