— Больно… — прохрипел Дрюпин. — Больно…

— Лежи, — велела я. — Лежи тихо, не дергайся.

Дрюпин закрыл глаза и стал лежать. А потом уснул. А я боялась его будить, опасалась — думала, он проснется, а изо рта у него кровь потечет. Я оттащила его в конец столовой и пристроила на трех составленных стульях. Не знала, что делать.

Решила поесть. Глупо, конечно, но ничего лучше я придумать не могла. Взяла три подноса, достала нож.

Первый поднос попался протухший, едва вскрыла пластик, как брызнуло почти мне в глаз зеленоватой дрянью, дальше открывать не стала, почему то представилось мне, что внутри протухшие черепахи. Много–много, во всяком случае, вонь была совершенно незнакомого характера. Отправила поднос в утилизатор.

Второй поднос был условно съедобен, в нем обнаружилось что то вроде чечевицы с имбирем и грибами, тухлятиной не воняло, но от грибов я стараюсь держаться подальше.

В третьем подносе обнаружилось мясо с жареной картошкой, это подходило. Еда старая, неоднократно замороженная и размороженная, вкуса в ней почти никакого не осталось, но я решила поесть. Нервы и так ни к черту, а от голода они еще сильнее расстроятся, так что лучше есть.

Хлеба бы. Но хлеба тут совсем не найти, ни в одном из подносов ни кусочка. Ладно. Когда я отсюда выберусь, возьму две буханки, буду посыпать сахаром и есть, запивая чаем. Пока не надоест, черный хлеб и сахар. Интересно, откуда во мне эта любовь к сахару, к крепкому чаю, к черному хлебу? Наверное, раньше я была… Стоп, запретная тема. Я давно уже сказала себе, что не буду пытаться вспомнить. Потому что это чертовски опасно. Вот тот, дурачок, который исчез, он все время пытался вспомнить, пытался выяснить… И где он?

Безымянный.

Отправили в Х–пространство. Ага. А нас почему то не отправили. Меня могли бы отправить, кстати, так этот гад меня избил…

Вообще, чем больше я вспоминаю этот случай, тем сомнительнее он выглядит. Сломал мне нос и челюсть, и я осталась на базе, хотя это я должна была испытать Установку. Зачем он это сделал?

Хорошо бы об этом его лично спросить, да где он сейчас?

Застонал Дрюпин, зашептал что то, кажется, про маму. Видимо, это генетика. Дрюпин не помнит ничего, как и все мы, а когда плохо ему, вспоминает маму.

Все мы беспамятные и жалкие люди.

А может, и не люди. Ну, то есть не совсем.

Плохо. Стены давят на голову, на спину и на затылок, дышать трудно, трудно, сердце пускается в загон…

Это клаустрофобия. Боязнь замкнутых пространств. Раньше, кстати, за мной никакой клаустрофобии не замечалось. Впрочем, и волосы у меня раньше не выпадали.

Показался Клык. Я ус