Его пальцы, как и прежде, лишь коснулись моего лба, и он сразу узнал меня.

– Ты изменилась, – сказал он в свою очередь. – Ты, вероятно, была больна?

– Да. После родов заразилась родильной горячкой.

– Подумать только! – проворчала Стефания. – Обычно женщины от этого умирают!

Джакомо знаком велел ей замолчать.

– Прости, – сказал он мне. – Мы ничем не могли тебе помочь.

Мы уселись возле стола, брат взял мои руки в свои.

– Как твои дочери? – спросил он.

– О, великолепно. Они так цепко держатся за жизнь. И такие хорошенькие. Вероятно, будут такие же белокурые, как я.

– Это хорошо, – заметил Джакомо. И, помолчав, добавил: – Стефания снова беременна. Так что не сердись на нее. У нас и так много забот, а тут еще это…

Это сообщение удивило меня. Стефания казалась мне совсем старой. И, конечно, при их бедности совсем не нужен еще ребенок. Хотя, впрочем, мне лучше, чем кому-либо, известно, что дети часто появляются на свет именно тогда, когда меньше всего об этом мечтаешь.

– Что ты думаешь делать?

– Хочу вернуться в Бретань, – сказала я.

– У тебя сохранилось там какое-то имущества, Ритта? Я усмехнулась.

– Да так, не имущество, а остатки имущества… Дома почти нет, земли и леса секвестрированы и проданы с торгов. Полагаю, у меня осталось кое-что… та земля, что прилегала к замку… да еще площадь парка, который сожгли…

– Значит, ты правильно решила, Ритта, – поспешно произнес Джакомо. – Поезжай в Бретань, там твоя вторая родина.

Я замолчала. Похоже, Джакомо очень хочет, чтобы я поскорее уехала из Парижа. Это не обидело меня, ничуть не обидело. Брата можно понять. Он и так бьется как рыба об лед, а тут еще семья грозит увеличиться.

Джакомо поднял голову, заговорил – медленно, сдавленным голосом, словно стыд душил его:

– Ты прости, Ритта. Я, наверное, веду себя плохо. Не так, как по тосканским обычаям полагается старшему брату. Но в последнее время дела наши идут все хуже и хуже. Нищета нас совсем пришибла… Два месяца назад тяжело болел Ренцо, мы потратили на лечение почти все сбережения, а их ведь и так было немного. А времена нынче такие, что…

– Я все поняла, Джакомо.

Сказав это, я поднялась. Мне стало ясно, что он не поможет мне даже советом. Бедность совсем заела его. Это скверное явление – постоянная бедность. Оно сейчас и меня постигло.

Я наклонилась, быстро поцеловала брата в щеку:

– Я ничего не хочу от тебя, Джакомо, милый. Успокойся. Я люблю тебя. И я не пробуду у вас больше, чем неделю.

Все разговоры для меня здесь были закончены. Я вышла в прихожую, быстро оделась. Из кухни выглянула растрепанная головка Авроры.

– Аврора, милая, – сказала я, – ты уже взрослая девочка. Через сорок минут малышек надо снова покормить. Найди в тележке бутылочку с молоком, подогрей, чтоб было теплым, и покорми их из рожка. Я знаю, ты все сделаешь правильно.

Аврора, в восторге от порученной ей миссии, кивнула.

– А куда ты идешь, мама?

– В Сен-Мор-де-Фоссе.

Видя, что она не совеем понимает, я добавила:

– За своим сыном, Аврора.